Приложив узкие сухие ладони к коре, ребристой, как стиральная доска великана, он закрыл глаза, заполнил грудь влажным воздухом, напоенным ароматами мокрых трав, ночных цветов и растущих как грибы после дождя грибов, и неожиданно торжественно воззвал, распугивая мелких древесных тварей и вызывая энергичный дождепад с распростертых над его головой веток:
– О дух леса, что пьет корнями землю и вкушает листвой воздух, что встречает ветвями день и провожает ночь, что приветствует смену времен года юной порослью и провожает годы ушедшие слезами листьев! Дух леса, что дышит в каждой травинке, каждом цветке, каждом ростке и каждой былинке! Дух леса, что бережет всякого зверя и птицу, и разного гада лесного! Солнцем, луной, небом, землей, ветром, дождем, небесным огнем заклинаю тебя: ответствуй! Каплей росы, светом звезды, ливнем дождя заклинаю тебя: ответствуй! Снега паденьем, птицы полетом, краской цветка и движением соков заклинаю тебя: ответствуй, ответствуй, ответствуй!!!..
К изумлению Ивана и сиххё, фигура старого друида засветилась легким полупрозрачным зеленоватым сиянием, мягко озарившим не то темное утро, не то мрачный день – счет времени в бегах давно был Иванушкой потерян – и свет этот, чудесный и призрачный, окутал древнее дерево коконом, заботливо обволакивая каждую веточку, каждый лист, каждую зависшую над седой головой Огрина каплю дождевой воды…
Зрители, навострившие с началом призыва уши, невольно расширили глаза, затаили дыхание и напряженно уставились на облюбованного друидом собеседника, словно ожидали, что вот-вот на дереве и впрямь появится рот, и оно отзовется хтоническим голосом, каким, вероятно, сама земля разговаривает с эфиром, [53] и не будет в этом после лесной магии архидруида ничего удивительного…
Ожидания их, впрочем, были обмануты.
Удивительного не было. Рта не было. И голоса не было. Ни низкого, ни высокого, ни горнего, ни хтонического – никакого. Лес как молчал, шелестя мириадами мокрых листьев над их головами, так и продолжил сохранять свое надмирную извечную древесную немоту.
Друид нахмурился. Бросив неприветливый взгляд в сторону команды, ожидающей результатов переговоров, он откашлялся снова, словно полагал, что успешной коммуникации помешало исключительно его хрипловатое произношение, и повторил тот же призыв еще раз.
И с точно таким же успехом.
Тогда он сменил тактику.
Несколько раз проведя шершавыми ладонями по мокрому стволу, словно поглаживая собаку, которая из глупого упрямства отказывалась подавать лапу, старик склонил к нему голову и доверительным полушепотом проговорил:
– Хорошо, ты не хочешь со мной говорить при всех. Хочешь, они отвернутся? Или отойдут? Или уйдут вовсе? Если ты меня слышишь и понимаешь, кивни веткой!
Ветер пронесся по кронам леса, качая ветвями, шумя листами и осыпая без разбору всех стоявших внизу крупными холодными остатками дождя, застрявшими на кожистых резных листьях.
Друид стиснул зубы, и с таким видом, будто получать каждые десять минут по полведра холодной воды за шиворот было его любимым хобби, с несколько деревянной ласковостью проговорил:
– Это было «да»?
Порыв ветра, пролетев, улегся, и на этот раз лес равнодушно промолчал.
– Это было «да», или нет? – более раздраженно повторил друид с непонимающе-оскорбленным видом человека, которого укусили собственные тапки.
– Это был ветер, – любезно подсказал Кримтан.
Искусно игнорируя горящий возмущением и обидой взор старика, Иванушка, не без оснований полагая, что переговоры закончены, подошел к нему, светло улыбнулся и пожал плечами.
– Они, наверное, человеческого языка не понимают, – дипломатично попытался он найти оправдание вызывающей неразговорчивости лесного великана. – Или спят.
– Все деревья понимают человеческий язык! Только некоторые в этом не хотят признаваться! – гневно отмел невежественную ересь лукоморца друид, буравя рубчатый ствол пронзительным взглядом не хуже любого жука-древоточца. – А спят они вообще зимой!
– Ну значит, этот просто не хочет с тобой говорить, мастер Огрин, – успокаивающе проговорил Фиртай, скопировав уважительное к друиду обращение гвентян. – И не с тобой одним. Со мной, честно признаюсь, ни одно дерево никогда и слова не проронило. И с Кримтаном. И со старейшиной Дагдой. И даже с Арнегунд, а ведь она королева! Это тебе не Аэриу, мастер Огрин. Тут и у деревьев свой нрав.
– Дерево – оно и в… – начал было сердито нахохлившийся друид, но сиххё его уже не слушали.
– Ну что? – обвел быстрым озабоченным взглядом Фиртая и лукоморца Кримтан. – Возвращаемся? Время идет.
– А если… – нахмурившись, Иванушка взялся за меч.
– Что?
– Засеки, – неуверенно проговорил он и поглядел вопросительно на собеседников.
– За…что? – оправдали те его опасения.
– Засеки, – повторил он и пустился торопливо в объяснения: – Это часто применяется у меня на родине в военном деле. Деревья в больших количествах подрубаются и валятся кронами в направлении наступающего противника. Чтобы покрыть засекой такой участок, как здесь, я полагаю, понадобится все время, что у нас есть…
– Его у нас нет, – не очень любезно вставил Кримтан.
– …и все деревья, до которых мы успеем добраться.
– Идея хороша. Но объясни мне, чем ты собрался их валить, человек Иван? – саркастично усмехнулся военачальник сиххё из Тенистого.
– Мечом.
Кримтан моргнул, фыркнул и, не сдержавшись, искренне расхохотался во весь голос.
– Ты зря веселишься, – качнул головой Фиртай, бывший свидетелем потрошения двух возов и превращения их в неприступные редуты всего за две минуты. Царевич же, не дожидаясь, пока одноглазый сиххё отсмеется, подобрал с земли толстенный сук, махнул мечом и без труда рассек его на две ровные продольные части как батон вареной колбасы.
– С этого… и надо было… начинать.
Смех застрял в горле сиххё.
Фиртай вытаращил глаза.
Иванушка едва не выронил меч себе на ногу.
Друид разинул рот.
– Шантажисты… Дровосеки… Древоненавистники… – презрев замешательство в и без того нестройных рядах переговорщиков, продолжал вещать брюзгливый скрипучий, как сухостоина под бурей, деревянный голос, доносившийся, казалось, одновременно со всех сторон. – Все, как один… что те… что эти… одного болота ягоды… Как только вообще… друг друга отличают… Скучно было… спокойно… чинно… благостно… Нет, приперлись, суета двуногая голокожая бестолковая… Рубилами машут… грозятся… лаются… Ну чего вам надо, говорите, корогрызы… чтоб вас гусеницы ели…
Гайны настигали.
Не останавливаясь на отдых, не замедляясь, не уставая, эта свирепая мощная раса могла бежать, преследуя противника – или – в большинстве случаев – жертву – часами, даже когда самый выносливый и сильный единорог начинал спотыкаться и падать от усталости. Наученные горьким опытом сиххё знали, что если на твой след наткнулись ушастые, и в головы им пришло догнать тебя, то единственным способом избавиться от преследования было избавиться от преследователей.