– !!!!!!.. – зажимая расквашенный нос, гнусаво прорычал сержант. – !!!!!!.. Какой болван поставил здесь… здесь… здесь…
Сердце, пропустив такт, подпрыгнуло сначала до миндалин, а потом со свистом грохнулось в пятку. Если на месте прохода – стена, то где проход?!
Туша злобно оглянулся на свое воинство, не хихикают ли, [102] и, утерев рукавом разбитый нос, подпрыгнул несколько раз с вытянутыми вверх руками, безрезультатно пытаясь нащупать верхний край нежданного препятствия. Потом новая идея посетила его вспотевшую под рогатым шлемом голову, и он медленно двинулся вдоль стены, держась за нее руками, сначала вправо, потом, добравшись до конца башни, влево.
Результат был одинаковым: проход упорно отказывался появляться и предоставлять в его временное пользование какие бы то ни было засовы или запоры.
Сержант резко развернулся и разъяренно зыркнул на отпрянувших умрунов: нет, не смеются…
Успели сделать серьезные морды, наверное. Боятся, колдовское отродье… Зато он сам знает пару-тройку десятков человек, которые не побоятся поржать над ним во весь голос, пока он не видит, демонстративно хватаясь за животы и тыкая пальцами в его направлении. Эти-то уж всегда готовы… мерзавцы… того и глядят, как бы свалить его… высмеять… выставить в идиотском виде перед командованием… Вот теперь-то у них будет хороший повод: обшарил всю башню и не нашел ворот размером пять на пять метров!..
Ничего, я еще с ними со всеми когда-нибудь поквитаюсь… Я им все припомню… Как они у меня за спиной надо мной же издевались, меня высмеивали… Я им эту улыбочку на рожах мечом нарисую… Когда вернусь…
И когда я теперь вернусь?
Нет, самое главное – как я теперь вернусь и доложу капитану Кресалу о том, что ворота исчезли?
И что теперь?..
Ответ на два национальных лукоморских вопроса [103] напрашивался сам собой.
Надо, пока он здесь, совершить что-нибудь такое, эдакое, чтобы треклятые лукоморцы содрогнулись от ужаса, а его насмешники – от зависти. Надо совершить подвиг. И остаться при этом в живых.
Горя сводящим с ума, ослепляющим и всепоглощающим желанием мнительного неудачника выместить на ком-нибудь злость, Туша вразвалку подошел к почти догоревшему костерку, поставил ногу на полупустой бочонок, облокотился об колено и обвел цепким взглядом холодный и безмолвный квартал складов и амбаров, соседствующий с Сабрумайской сторожевой башней, в поисках объекта предполагаемого подвига… И радостно вздрогнул.
Буквально в нескольких метрах от него, над массивной дубовой дверью без единого запора красовалась косовато прибитая свежеструганная доска с расплывшимися под дневным дождем такими же кривыми красными буквами «ЛАЗОРЕТ».
Лазарет – это то, что надо. Много недобитых солдат и суетливых, раздражающих врачевателей. И самое главное – безоружных. Бессмысленная кровавая резня, наводящая животный ужас на горожан и ломающая волю к сопротивлению, дело рук неуловимого, но беспощадного врага – как раз то, что может купить ему прощение капитана и заткнет рты недоброжелателям.
Резким нетерпеливым жестом он подозвал застывших у стены умрунов и, дрожа от возбуждения, отдал короткий приказ:
– Заходим в лазарет и убиваем всех, кто попадается на пути. Живых остаться не должно. Чем больше крови – тем лучше. Старайтесь не шуметь. Когда закончим, выходим к коврам и убираемся прочь. Вопросы есть?
Молчаливые солдаты в черном покачали головами.
– Тогда вперед!
Сержант бесшумно распахнул дверь и первым ступил на порог лазарета.
В и без того сломанный нос ему ударил удушливый беспокоящий запах чужой боли, пота, запекшейся крови, настоянный на десятках таинственных снадобий. У левой стены зловещим оранжевым оком подмигивала печь. Несколько светильников покорно догорали в своих плошках у изголовий лежанок в глубине сарая.
Никто не проснулся.
Удовлетворено усмехнувшись, Туша хищно прищурился, намечая себе первую жертву, и сделал несколько шагов вперед, пропуская в последнее пристанище поверженных воинов всю беду. Если все пойдет как надо, это займет не более пяти минут, подумал он, и никто не услышит ни единого стона.
Стона действительно никто не услышал. Потому что за его спиной вдруг раздался треск ломаемых досок и утробный, полный ненависти рев, от которого только выкарабкавшееся было из пятки сердце Туши подскочило и пробкой застряло в горле.
– Что?!.. – оглянулся он, и это было последний вопрос, который он успел задать в своей жизни: огромная, похожая на черную лохматую подушку с двадцатисантиметровыми когтями лапа достала его и уложила на пол рядом с тревожно завозившимся во сне опоенным дурманом раненым.
Те же, кому снотворным на ночь послужил не дурман, а усталость, были уже на ногах. Спросонья и от ужаса они не могли даже кричать и лишь прижались к стенам, закрыли головы руками и стали отсчитывать секунды до страшной смерти от огромных желтых клыков или когтей. Но страшная смерть, казалось, была на текущий момент занята немного другим, гораздо более воинственным, но быстро редеющим контингентом. И когда в дверь ворвались раздетые, но вооруженные до зубов дружинники с факелами, от солдат в черном осталось крайне немного по-настоящему заслуживающего упоминания. А среди жестокого побоища неподвижно лежал израненный старик – новый сабрумайский знахарь дед Зимарь.
Царь Костей проводил цепким взглядом скрывшуюся за зубцами сторожевой башни беду и машинально огладил свежезаряженный светло-красный камень на своей впалой, затянутой в блестящие черные доспехи, груди.
Этой ночью всё должно наконец-то закончиться.
Предатель отравил часовых, беда откроет ворота, и он заставит пожалеть этот глупый город о каждой минуте, каждой драгоценной секунде потраченной им, будущим правителем мира на то, чтобы овладеть им.
Конечно, он мог бы сейчас магией выбить эти презренные ворота, превратить их в обломки, щепки, в пыль… Но сила Камня, и так слишком быстро и в слишком неподходящие моменты покидающая его в последние дни, понадобится ему чуть позже, когда они будут прокладывать себе путь к царскому дворцу – месту его временного обитания, пока он не построит себе нечто великолепное, грандиозное, подавляющее, желательно с черепами и в готическом стиле. Нечто, приличествующее его новому статусу, от которого его отдаляли лишь хлипкие доски старых ворот с вызывающе торчащими в их сторону остатками тарана.
И кстати, о таране.
Надо где-нибудь записать или запомнить: не забыть придумать особо изощренную казнь для этого низкого самозванца, наверняка именующего себя волшебником, который осмелился встать ему, поистине величайшему магу всех времен и народов, поперек дороги. Хотя, увы, даже до этого колдуна его умственно отсталому внучку далеко, как пешком до Вамаяси.