Когда все западное побережье Африки оказалось под контролем португальцев, Алмейда велел похитить арабского лоцмана, чтобы тот проложил курс через океан в Индию. Между тем в самой Индии экспедицию – и инвестиции Фуггера – ожидали новые опасности. К этому времени у арабов появился новый союзник – Венецианская республика. Папа римский уже давно запретил Венеции вести какие-либо дела с неверными. Однако, пусть мусульмане были язычниками для понтифика, венецианцы видели в них собратьев – ведь на кону стояли деньги. В Венеции даже ходило присловье: «Прежде всего венецианцы, а уже потом христиане». Мнимость веры наглядно проявилась, в частности, в контактах с арабскими торговцами пряностями.
Венеция рассматривала два варианта действий. Первый подразумевал следование примеру древнего персидского царя Дария, который прокопал канал между Средиземным и Красным морями [27] . Наличие такого канала позволило бы направить в Красное море боевые венецианские галеры. Но проект оказался чрезвычайно дорогостоящим, и потому Венеция лишь направила судостроителей из своего Арсенала в Александрию, чтобы они строили корпуса, шпангоуты и мачты, которые египтяне затем, как камни для пирамид, доставили бы через пустыню на побережье, в Суэц. Эти корабли с египетскими экипажами доходили до Диу в Гуджарате, там планировалось объединить силы с заморином из Каликуты [28] , могучим индийским владыкой, и напасть на Алмейду. Однако Алмейда нанес удар первым. Он разгромил египтян, стреляя по ним из пушек в упор, и разослал по египетским городам головы казненных пленных – в назидание и устрашение. После этого сражения и нескольких последующих стычек Алмейда загрузил столько перца, сколько мог взять, и двинулся обратно в Лиссабон.
Корабли привезли в Европу столько перца, что цены мгновенно упали, едва флот успел бросить якоря. Вельцер и Фуггер хотели продать товар немедленно. Они по-прежнему могли получить немалую прибыль, несмотря на падение цен. Но король Мануэль воспротивился, конфисковал груз и положил перец на свои склады. Немцы обвинили короля в воровстве и три года спорили в суде, добиваясь возвращения товара. Все закончилось благополучно. Когда Вельцер и Фуггер наконец сумели вернуть свой перец, они продали его по такой цене, что трижды окупили вложения.
Это путешествие разожгло купеческий аппетит Вельцеров. Лукас Рем, их человек в Лиссабоне, утверждал, что португальцы не заслуживают доверия и что торговля пряностями чревата большими рисками, но Вельцеры финансировали все новые плавания и заработали на этих экспедициях столько, что, оставаясь простолюдинами, выдали одну из женщин своего клана замуж за эрцгерцога. Что же касается Фуггера, он решил, что с него довольно. Мошенничество короля Мануэля лишило Якоба интереса к финансированию плаваний. Он предпочитал вести бизнес ближе к дому. Кроме того, он нашел другой способ получать доход с пряностей – ведь можно было, как выяснилось, неплохо пополнить кошелек, выступая посредником, то есть покупая перец у португальцев и продавая его в Германии.
Оптовой торговлей может заниматься любой, но у Фуггера имелось преимущество, вынуждавшее португальцев принимать его услуги: металл. Португальцы оценили значимость металла, когда да Гама отправился в Индию в 1498 году и попытался соблазнить заморина европейским медом и модными шляпами. Арабские торговцы лишь посмеялись, когда увидели эти товары, а заморин воспринял такое предложение как оскорбление. Дружественный купец из Туниса предупредил да Гаму в следующий раз привезти золото. «Если капитаны сойдут на берег, им отрубят головы. Так местный король расправляется с теми, кто приходит к нему без золота». Алмейда столкнулся с теми же проблемами. Никому не были нужны его мед и шляпы. Португальцы поняли, что не обойдутся одними пушками, если хотят торговать перцем. Серебро и медь Фуггера, конечно, не были золотом, но в этих металлах Индия также нуждалась. Вскоре Португалия сделалась основным «металлическим» клиентом Фуггера. Он отправлял обозы с серебром и медью из Венгрии в Антверпен, где металл грузили на корабли и доставляли в Лиссабон. Португальцы расплачивались перцем, благодаря чему Якоб стал одним из крупнейших в Европе оптовиков по пряностям. Недруги прежде называли Фуггера спекулянтом, монополистом и евреем (даже так). Экспедиции за пряностями принесли ему другое прозвище – Перечный Мешок. Эти сделки вдобавок обеспечили Фуггеру больше известности, чем горнодобыча. Многие вообще считали торговлю перцем его основным занятием.
Как и опасался банкир Прулли, успех Португалии разорил Венецию. Город сменил статус экспортера перца на статус импортера. В 1512 году венецианский дипломат жаловался султану Египта на проблемы с финансами. В 1514 году Венеция усугубила собственное унижение, став клиентом Португалии. Эпоха процветания республики завершилась. В последнем усилии она переориентировала экономику с торговли на производство. Стекло, мыло, шелка и шерсть вытеснили судоверфи с позиции ведущих отраслей местной промышленности. Но былое рвение и былая трудовая этика сгинули, и Венеция вступила в полосу упадка. Держа нос по ветру, Фуггер перенес центр своей внешнеэкономической деятельности в Антверпен. Что касается Португалии, она доминировала в торговле пряностями до следующего столетия, когда ее господство низвергли голландцы.
Фуггер, среди прочего, стремился иметь на своем содержании государственных чиновников, в том числе нескольких бюрократов, служивших Максимилиану. Забавно, что Максимилиан не только был осведомлен об этом, но и мирился с ситуацией, поскольку таким образом он экономил средства имперской казны. Зачем платить чиновникам, если тем уже платит Фуггер? Лукас Рем, агент Вельцеров в Лиссабоне, находил финансовую наивность Максимилиана невероятной. В своем дневнике Рем восхвалял Максимилиана как благочестивого и достойного правителя, но корил императора за финансовую неосторожность: «Его советники суть паразиты, и он полностью им подчиняется. Почти все они весьма богаты, сам же император беден». Макиавелли, тогда состоявший в городском совете Флоренции [29] , придерживался схожих взглядов. Он называл Максимилиана «великим полководцем», который терпелив и милостив к своим подданным, но совершенно не умеет обращаться с деньгами. «Сама его благородная натура побуждала к обману. Друг императора поведал мне, что всякий может обмануть его, а он ничего не заподозрит».
Выгода подкупа чиновников стала очевидной после малоизвестных событий, вошедших в историю как война за наследие Ландсхута [30] . В сентябре 1504 года Максимилиан выступил в поход не на французов, итальянцев или швейцарцев, но против одного из собственных «боссов»-выборщиков – Филиппа Виттельсбаха, курфюрста Пфальцского. Филипп объявил войну мюнхенской ветви своей семьи ради присоединения части территории Баварии. Остальные выборщики попросили Максимилиана стать посредником, а император воспринял эту просьбу как призыв к оружию. Схватка взволновала деловое сообщество Аугсбурга, поскольку их клиенты сражались между собой в нескольких милях от города. В некий особенно опасный момент – можно представить чувства Фуггера, когда он узнал об этом – богемский наемник свалил Максимилиана с коня и пошел на него с пикой. Соратник помог императору уцелеть, после чего Максимилиан выиграл битву и на мирных переговорах сумел выторговать себе Куфштайн, города ткачей Кирхберг и Вайссенхорн, а также серебряные копи в Раттенберге.