– Ну вот, извольте радоваться, – сказал он, подымаясь и протягивая руку за шляпой. – И приходится мириться, ничего не поделаешь. Интересно, который час все-таки?
Я посмотрел на свои часы и сказал, что половина четвертого.
– Я так и думал, – прошептал он. – Пусть мне только попадется эта гнусная птица: я сверну ей шею.
И он собрался уходить.
– Если бы вы подождали меня минуточку, – сказал я, вскочив с постели, – я бы проводил вас домой.
– Это очень мило с вашей стороны, – поблагодарил он, – но, – и тут он остановился, – мне, право, совестно вытаскивать вас на улицу ночью.
– Какие пустяки, – воскликнул я, – я с удовольствием прогуляюсь!
Я кое-как оделся и захватил зонтик, а он взял меня под руку, и мы вместе вышли на улицу.
У самой калитки палисадника мы встретили Джонса, одного из местных констеблей.
– Добрый вечер, Джонс, – сказал я (в праздники я всегда ощущаю прилив вежливости).
– Добрый вечер, сэр, – ответил он немного грубовато, как мне показалось. – Разрешите спросить, что вы тут делаете?
– Пожалуйста, могу вам сказать, – ответил я, взмахнув зонтиком, – я собираюсь немного проводить моего друга.
Он спросил:
– Какого друга?
– А, да, конечно! – засмеялся я. – Я и забыл. Вам его не видно. Это дух джентльмена, который убил певца. Я провожу его только до угла.
– Гм, на вашем месте, сэр, я бы этого не делал, – сказал Джонс мрачно. – Послушайтесь моего совета, проститесь-ка с вашим другом тут и возвращайтесь домой. Может быть, вам невдомек, что на вас ничего нет, кроме ночной рубашки, ботинок и цилиндра. Где ваши брюки?
Манеры этого человека возмутили меня. Я сказал:
– Джонс, не заставляйте меня писать на вас жалобу. Я вижу, что вы пьяны. Мои брюки там, где им полагается быть: на ногах их хозяина. Я отлично помню, как надевал их.
– Я их не вижу, значит, вы их не надели, – дерзко возразил он.
– Простите, – отчеканил я, – повторяю, я их надел. Полагаю, мне лучше знать, надевал я их или нет.
– Не спорю, – ответил он, – но на этот раз вы, видно, не знаете. Я провожу вас домой, и давайте не будем больше препираться.
В этот момент дядя Джон, которого, очевидно, разбудили наши голоса, открыл парадную дверь, а тетя Мария появилась у окна в ночном чепчике.
Я объяснил им ошибку констебля, разумеется в шутливом тоне, чтобы не навлечь на него неприятности, и обратился к духу, желая, чтобы он подтвердил мои слова.
Увы, он исчез. Он оставил меня, не сказав ни единого слова, даже простого «до свидания». Меня так обидела его черствость, что я разрыдался, и дядя Джон повел меня домой.
Зайдя в свою комнату, я обнаружил, что Джонс был совершенно прав. Я, оказывается, действительно не надел брюк. Они по-прежнему висели на спинке кровати. Очевидно, не желая задерживать гостя, я о них забыл.
Таковы, друзья мои, фактические обстоятельства дела, которые – как скажет каждый доброжелательный и здравомыслящий человек – невозможно истолковать превратно и клеветнически.
Но невозможное все же случилось.
Отдельные личности, – повторяю, отдельные, – оказались неспособными понять простую цепь изложенных мною событий иначе как в ошибочном и оскорбительном свете. На мою репутацию брошена тень, – и кем же? – моими родственниками, людьми одной крови и плоти со мной.
Но я не злопамятен, и лишь для того, чтобы восстановить истину и отмести незаслуженные обвинения, я выпускаю в свет этот отчет о подлинных событиях.