Хлебникова села в кресло.
– Есть люди, которым не объяснишь, что врач не всегда может с ним заниматься, требуют внимания, даже если вы операцию другому человеку делаете.
– Постараюсь надолго вас не задержать, – пообещала я. – Вы сказали, что у Гортензии и Галины Сергеевны никаких родственников, кроме Валентина Петровича, не было?
– Да, это так, – кивнула стоматолог.
– Но, наверное, есть друзья? – спросила я. – Вы упоминали о клиентках, которые до сих пор приходят гадать к Галине? Как их зовут?
– Одна, Есипова Ангелина Михайловна, на днях скончалась, – пояснила Кара, – Молчанову Клавдию Петровну сын забрал к себе, он живет в США, а Голованову Ольгу Сергеевну инсульт разбил. Как-то разом вся компания развалилась. Но они все были значительно старше мамы Гали, им за восемьдесят давно перевалило.
– А кто такая Елизавета Гавриловна Браскина и что за история с пожаром, когда сгорела изба в деревне? – поинтересовалась я.
Кара судорожно закашлялась.
– Господи, кто вам рассказал? – спросила она, справившись с приступом. – Простите, я недавно грипп перенесла, никак кашлять не перестану. Но не пугайтесь, я не заразна. Вот идиот! Обязательно все растреплет.
– Разве информация о пожаре секрет? – удивилась я.
– Конечно, нет, – заверила меня Карина. – С чего бы скрывать то, о чем все знали? Вам просто любопытно, или та давным-давно забытая история может помочь в поисках Гортензии?
– Любые, даже самые незначительные, на ваш взгляд, сведения могут указать нам правильную дорогу, – объяснила я. – Иногда люди произносят, как им кажется, ничего не значащую фразу, а она служит ключом к решению задачи. Один раз мы нашли преступника, потому что консьержка в подъезде жертвы обронила: «Розы – красивые цветы, но они совсем теперь не пахнут, не то что во времена моего детства».
Карина стала перебирать какие-то бумажки на столе.
– Память странная штука, спустя некоторое время события уже выглядят иначе, многое забывается, кое-что представляется не так. Я сама при пожаре не присутствовала, знаю о нем со слов Гортензии. Я считала Елизавету Гавриловну ее бабушкой, Браскина жила вместе с Моисеенко, хлопотала по хозяйству. Горти называла ее баба Лиза. Но потом, мне было лет, наверное, двенадцать, я вдруг сообразила: Елизавета одного возраста с Галиной Сергеевной. Как она может быть бабушкой? Ну и задала вопрос матери Гортензии. Та объяснила: «Елизавета Гавриловна родственница Валентина Петровича. Но, конечно, она не его мать. У Браскиной нет детей, мужа, вот она и приехала к нам. Мы все ее очень любим». Пожар случился летом. У Моисеенко была изба в каком-то подмосковном месте, кажется, она досталась отцу Горти по наследству, название деревни я забыла, вроде Соловьи или Синицы, птичье какое-то. Елизавета Гавриловна обожала огородничать-садовничать. Я на фазенде никогда не бывала, но Горти рассказывала, что у бабы Лизы с ранней весны до поздней осени все цветет, колосится и плодоносит. Меня зимой, когда я прибегала к подруге на городскую квартиру, частенько угощали консервами производства Елизаветы Гавриловны. Такой баклажанной икры и лечо я больше ни у кого не пробовала. Невероятно вкусно. А потом дом сгорел. Баба Лиза поехала в середине мая что-то копать, взяла с собой домашнего любимца семьи лабрадора. Браскина обожала Мими, а та за ней хвостом ходила, рыдала, если Елизавета надолго отлучалась.
Карина умолкла, потом потерла лоб ладонью.
– Честно говорю: плохо помню подробности, да я их и не знала. Мне Горти нашептала, что произошло. Вроде баба Лиза пошла в магазин. Знаете, как в деревнях заведено, сельпо – это клуб. Елизавета Гавриловна с продавщицей, с соседками поболтала, и вдруг крик: «Моисеенко горят». Пожарные долго ехали, когда огонь потушили, во дворе нашли Мими с разбитой головой. Тетя Лиза в дом зашла и поняла: их ограбили. У нее имелись бриллиантовые серьги и ожерелье, она украшения по воскресеньям всегда надевала, традиция у нее такая была, поэтому ювелирку с собой в село привезла. Бархатная коробка стояла в таком месте, куда огонь не добрался. Полка цела осталась, а шкатулки на ней не было. Милиция сразу решила: кто-то позарился на брюлики, увидел, что хозяйка в магазин пошла, залез в дом, а там Мими. Вор собаку убил и здание поджег.
– Неприятная история, – поморщилась я.
– Куда уж хуже, – согласилась Карина. – Елизавета Гавриловна очень переживала, она Мими обожала и украшения жалела, да и последствия были ужасные. Браскина от стресса заболела, сейчас бы сказали, впала в депрессию. Моисеенко ее отправили в санаторий, куда-то на Кавказ минеральную воду пить, а она там умерла. Тяжелый был год для семьи. Зимой в гололед Галина Сергеевна упала, сломала руку, домик в деревне подожгли, собаку убили, баба Лиза умерла…
Кара протяжно вздохнула.
– Если подумать, то в пожаре виновата сама Елизавета Гавриловна. Ну, любила она свой бриллиантовый гарнитур, ну привыкла по воскресеньям в нем щеголять. Но зачем в село его везти? Людей соблазнять? Дом небось как следует не запирался, окна нараспашку… И что за причуда в сельпо за квасом в брюликах ходить? Вот кто-то и соблазнился. Вскоре после смерти Елизаветы Гавриловны инфаркт унес на тот свет Валентина Петровича. Наверное, стресс, который в тот год испытала мама Галя, дал себя знать, у нее сдали нервы, она перепугалась: вдруг и с Гортензией беда приключится, и начала дочку опекать. Гортензия понимала состояние мамы и не роптала. Меня всегда поражало послушание и адское терпение подруги. Раз уж у нас откровенный разговор завязался, скажу правду, Галина Сергеевна легко из себя выходила, она частенько на Гортензию по всяким пустякам набрасывалась.
– А именно? – заинтересовалась я.
Карина опять пошла к чайнику.
– Встречаются женщины, аналог пилы «Дружба», целый день без устали: вжж-вжж-вжж. Тетя Галя могла устроить истерику из-за неправильно поставленных туфель в прихожей.
– А каковы правила размещения обуви? – усмехнулась я.
Карина вынула из шкафа ярко-зеленую упаковку.
– Чаю не хотите, может, кофе попробуете?
Я не хотела показаться капризной, поэтому широко улыбнулась.
– С удовольствием выпью чашечку.
Карина засунула одну капсулу в машину.
– Да в том и беда, что правил не существовало. Попадет Галине Сергеевне шлея под хвост, и она к чему угодно прицепится. Туфельки в прихожей криво стоят, мыло некрасиво на полочке лежит, кефир невкусный, на улице дождь, в Африке война… Без разницы, что случилось, если у Галины Сергеевны возник зуд скандала, непременно его устроит. Мать выясняла отношения с Горти по одной схеме. Сначала вопли: «Почему обувь криво стоит?» Потом через минут пятнадцать бурного возмущения падение на кровать и стон: «Ты мне жизнь загубила, я из-за тебя после смерти папы замуж не вышла. Сто раз могла свою судьбу устроить, но ты не давала!» Слезы, подъем давления, приезд «Скорой»…