Грего – сын одного из великих герцогов Балтийского альянса, и его страна, как и моя, находилась на пороге войны.
Только моя была к этому порогу поближе, чем его.
Возвращаясь на место, Да Ся положила мне руку на плечо. Ладонь легла легко, мимолетно, словно колибри опустилась на веточку. За Зи всадник не приедет – ее страна и не помышляла о войне, – так что ее прикосновение было бескорыстным подарком. Ладонь чуть задержалась и упорхнула.
Да Ся опустилась на свое место.
– В убийстве эрцгерцога есть своя горькая ирония, не правда ли? В том, что смерть одной малозначимой королевской особы привела к таким жертвам. Только представить себе, к мировой войне!
– Только представить себе, – повторила я.
Губы онемели и не слушались. На пыль я не смотрела. Никто не смотрел. Сбоку я слышала прерывистое дыхание Сиднея. Можно сказать, чувствовала его, как будто наши тела были прижаты друг к другу.
– Это война мировая, только если не считать Африку, – заявила Тэнди, наследница одного из великих тронов Африки, весьма щепетильно относящаяся к этому факту. – И Центральную Азию. И Южную Америку.
Мы, семеро, уже так долго были вместе, что в минуты большого напряжения могли вести разговоры, состоявшие из самых типичных наших фраз. Сейчас как раз такой разговор и шел. Сидней надтреснутым голосом сказал, что, начнись война между пингвинами и белыми медведями, Тэнди все равно объявит ее евроцентричной. Тэнди ответила что-то резкое, а Хан, у которого с юмором всегда было плохо, заметил, что пингвины и полярные медведи живут на разных континентах и, следовательно, никаких войн между ними не отмечалось.
Такими заранее заготовленными репликами мы обсуждали историю, как прилежные ученики, – и оставались на местах, как добросовестные заложники. Грего по-прежнему молчал, ероша побелевшей рукой еще более белые волосы. Маленький Хан смотрел на Грего словно в недоумении. Да Ся подобрала под себя ноги, сев в позу внешней безмятежности. Один Атта, который за два года не произнес ни слова, открыто смотрел в окно. Глаза у него были как у мертвой собаки.
Беседа в классе затухала. Сходила на нет.
От стола, стоявшего рядом с моим, доносился едва слышный звук: это Сидней постукивал по тетради. Приподнимал пальцы на миллиметр, затем ронял, приподнимал и ронял. На скулах и губах у него выступили бусинки пота.
Я отвела взгляд от Сиднея и заметила, что пыль стала намного ближе. В основании облачка вскидывалась маленькая точка – всадник. Уже можно было разглядеть крылья.
Значит, наверняка. Не просто всадник, а Лебединый Всадник.
Лебединые Всадники – человеческие существа, состоящие на службе Объединенных наций. Всадников отправляют официально объявить войну – вручить уведомление и убить заложников.
Заложники – это мы.
И мы знали, кто из наших стран, скорее всего, вступит в войну. Лебединый Всадник ехал убить Сиднея и меня.
Сидней Карлоу, сын губернатора Конфедерации дельты Миссисипи. У него не было титула, но зато имелся античный профиль. Такое лицо подошло бы сфинксу, разве что уши торчали в стороны. И ладони большие. А теперь вот наши две страны…
Страна Сиднея и моя находились на грани войны. Все сложно, но все очень просто. Его народ страдал от жажды, а у моего была вода. Его люди дошли до отчаяния, а мы были непреклонны. И вот теперь – взбитая пыль на дороге. И почти наверняка уже…
– Дети? – прожужжал Дельта. – Мне нужно напоминать вам тему урока?
– Война, – сказал Сидней.
Я уставилась на карту, висевшую прямо передо мной. Одноклассники старались не смотреть ни на Сиднея, ни на меня, это чувствовалось. Чувствовалось, как они пытаются не жалеть нас.
Жалости никто из нас не хотел.
Молчание становилось напряженнее и напряженнее. Легко было вообразить себе стук копыт.
Сидней снова заговорил, и как будто что-то сломалось.
– Первая мировая война была совершенно дурацкой войной, которая никак не могла бы случиться в наши дни. – Его голос, обычно сладкий, как персики в сиропе, сейчас звенел высоко и напряженно. – Я имею в виду, что если бы царь… царь…
– Николай, – подсказала я. – Николай Второй, Николай Романов.
– Что, если бы его дети где-то держались как заложники? Он бы вправду потащился защищать Италию…
– Францию, – поправила я.
– Он и вправду бы отправился сражаться за какой-то бессмысленный альянс, если бы кто-то намеревался пустить его детям пулю в лоб?
Мы не знали, что именно делают с нами Лебединые Всадники. Когда объявляли очередную войну, дети-заложники от воюющих сторон отправлялись вместе с Всадником в серую комнату. И не возвращались. Пуля в лоб – это была одна из наиболее логичных и популярных версий.
«Пустить его детям пулю в лоб…» Мысль повисла, дрожа в воздухе, как отзвук удара огромного колокола.
– Я… – сказал Сидней. – Я прошу прощения. Отец назвал бы это хреновым сравнением.
Брат Дельта укоризненно щелкнул.
– Мне представляется, мистер Карлоу, что нет никаких причин прибегать к сквернословию. – Старая машина помолчала. – Хотя я понимаю, что ситуация стрессовая.
У Сиднея вырвался смешок – а за окном мелькнул свет.
Всадница приближалась. Солнце вспыхивало на зеркальных частях ее крыльев.
Сидней схватился за мою руку. Меня бросало то в жар, то в холод, словно от Сиднея шел электрический ток, словно он подключился прямо к моим нервам.
Не может быть, чтобы он никогда раньше меня не касался. Мы несколько лет просидели рядом. Я знала ямочку у него на затылке, привычку складывать руки. Но мне показалось, что мы коснулись друг друга впервые.
Биение сердца отдавалось в кончиках пальцев.
Всадница проскакала через яблоневый сад и очутилась в огороде. Спрыгнув с лошади, она двинулась к нам, ведя животное за собой и аккуратно ступая между грядками салата. Я считала вдохи, чтобы успокоиться. Мы с Сиднеем сплелись пальцами и крепко держались друг за друга.
Дойдя до козьего загона, Лебединая Всадница перекинула поводья и накачала воды в поилку. Лошадь опустила голову и стала пить. Всадница легонько потрепала ее и на мгновение задержалась, потупившись. Солнечный свет плясал на алюминии и на блестящих перьях ее крыльев, словно тело била дрожь.
Затем она выпрямилась и пошла к главным дверям здания, пропав из виду.
В комнате повисло молчание, заполненное одной не слишком удачной аллюзией.
Я набрала воздуха и подняла подбородок. Я могу. Лебединая Всадница назовет меня по имени, и я пойду с ней. Выйду как подобает.
А вдруг – я обнаружила внутри клочок даже не то чтобы надежды, а сомнения – вдруг это не мы с Сиднеем? В мире есть и другие конфликты. Всегда есть Грего. Этнические раздоры в Прибалтике всегда грозили вот-вот перелиться через край, и Грего всю жизнь провел в страхе. Есть Грего, есть малыши в других классах, дети со всего мира. Жутко на это надеяться, но…