В Темные века в Европе короли обменивались собственными детьми как заложниками, дабы скрепить договоры. Каждый король знал, что, если он нарушит мир, его родные сыновья погибнут первыми.
Королевские заложники тех древних лет воспитывались при дворе врага. В век Талиса мы воспитываемся в несколь ких обителях, раскиданных по земному шару. Мы растем вместе, в равных условиях, получаем безупречное образование, и относятся к нам со всем возможным почтением. Но если начнется война, мы все так же умрем первыми.
Поэтому война не начинается.
По крайней мере, не так часто. Талис внес в мир много изменений, множество вещей, которые свели войну к ритуалу. Дети перемирия – лишь часть его, но мы – его краеугольный камень. При помощи нас, с одной стороны, и орбитального оружия – с другой, великий ИИ неплохо держит все под контролем. Те войны, которые все же случаются – раза два-три в год, – символически, коротки и мелки по масштабам. Глобальные военные потери в год составляют, как правило, несколько тысяч, а гражданские почти свелись к нулю. Это сокровище и венец нашей эпохи: мир никогда не был столь мирным, как сейчас.
«В мире царит мир, – сказано в Изречениях. – Да и вообще, если у какой-то принцессы выдастся тяжелый день, разве это слишком большая цена?»
Так что последовала целая череда тяжелых дней.
Нам сказали, что мальчик со связанными руками – из нового государства под названием Камберлендский альянс. Нам хватило благоразумия больше ничего не спрашивать, даже когда, по прошествии некоторого времени, мальчик так и не появился. Мы не обсуждали ни его, ни что могло его задерживать. Но в разговорах о геополитике, разумеется, не было ничего предосудительного, и поэтому Камберленд мы обсуждали без конца.
Войну, которая убила Сиднея, его страна выиграла, и это, мне кажется, его бы порадовало. Части проигравших из региона объединились в Камберлендский альянс. Как и у многих других государств, его существование определялось наличием воды: в данном случае ее отсутствием в высохшем русле реки Огайо. Государство протянулось на юг до Нэшвиля и на север до Кливленда, столица у него была в Индианаполисе, а военно-промышленный центр – в Питтсбурге.
Подробности значения не имеют. Для меня самым главным вопросом была граница. Северные пределы Камберленда очерчивались дренажным каналом и плетеным забором по краю заминированного и заболоченного дна прежнего озера Эри. По другую сторону забора стояли сторожевые вышки Панполярной конфедерации. Моей страны. Не повезло камберлендцам граничить со сверхдержавой.
Не повезло мне, если им слишком захочется пить.
Мне нужно было продержаться всего шестнадцать месяцев, и наступит мое совершеннолетие. Меня выпустят из обители, власть моей матери попадет в руки регента (им станет, скорее всего, какой-нибудь избалованный кузен, у которого очень кстати окажется ребенок подходящего для заложника возраста), до тех пор, пока я не смогу са ма родить наследника и заложника, – на этой теме останавливаться не хотелось.
Если в ближайшие шестнадцать месяцев не будет войны, я останусь жить. Шестнадцать месяцев – это недолго.
Но тем не менее… Заложника из Камберленда притащили в обитель в цепях. В тот момент у него было мужественное лицо и полные отчаяния глаза. Он был похож на хрис тианина, которого волокут на растерзание львам. На человека, которому сказали, что он скоро умрет.
Может, так оно и было. Может быть, война уже близка.
Может быть, его отправили сюда с намерением пожертвовать им.
«Мальчик», – сообщила я одноклассникам. Новый заложник – мальчик. Примерно нашего возраста. Тот факт, что его притащили на цепях, я опустила. Тэнди глянула на мое раскрасневшееся лицо и многозначительно повела бровями. Но она ошибалась. В моих мыслях не было ничего романтического, хотя думала я о нем все время.
– Ты о нем думаешь? – донесся откуда-то голос Зи. Я подпрыгнула.
– Прости, что ты сказала?
– Осторожнее. Не пролей.
В тот день мы с ней работали в молочне. Я процеживала сыворотку. Зи нагревала воду в кувшинах и опускала их в большое корыто с сырым молоком, чтобы аккуратно нагреть его и накормить полезные бактерии, которые превращают молоко в сыр.
День был жарким, и молочня была вся в пару. С носа у Да Ся капал пот. От солнечного насоса к корыту, один дымящийся кувшин за другим. Я остановилась на несколько мгновений, наблюдая, как синий эмалированный сосуд движется подобно бусинке на невидимой нити – так ровно он перемещался, несмотря на вес. Закатанные рукава Зи топорщились у нее над локтями. Мышцы вздулись на руках, как плетеные шнуры.
– Грета? – Зи бросила взгляд через плечо.
Волосы у нее были заплетены в крохотные блестящие косички, как носили особы королевской крови на гималайских склонах. Одна косичка упала вперед и перечеркнула лицо Зи, как рана.
– А теперь ты таращишься в пустое пространство.
– Кто ты такая и что ты сделала с Гретой? – процедила только что вошедшая с ведром молока Тэнди.
Прозрачная дверь, закрываясь, хлопнула ее по спине.
– Извини, – сказала я. – Буду внимательнее.
– Нет-нет, пожалуйста, не надо, – улыбнулась Зи. – Такое редкое удовольствие – увидеть тебя витающей в облаках. Одним замесом сыра мы можем пожертвовать.
– Ты за других не говори, – поправила Тэнди.
Но Зи лишь улыбнулась ей и убрала косичку за ухо.
Витающей в облаках. Я не витала. Я думала о криках нового заложника – о том, как я получила удар током и упала на колени. Тэнди я не стану об этом рассказывать. Хотела рассказать Зи, но при постоянной слежке трудно найти подходящее место, чтобы скрыть такой большой разговор.
Снаружи вдвоем смеялись Грего и Хан. Они должны были процеживать сливки, но, судя по звукам, там происходило нечто более увлекательное. Грего был веселый, но шутки выдавал с абсолютно бесстрастным лицом, словно пересказывал инструкции по эксплуатации. Редко можно было услышать его смех – но Хану, лицо которого было настолько далеко от бесстрастного, насколько это возможно, всегда удавалось его рассмешить. Я завидовала их способности смеяться вместе. У меня и Зи это почему-то редко получалось.
– Знаешь, – произнесла Зи, – ничего страшного, если ты будешь о нем думать.
– О ком? – спросила я, не зная, что еще сказать.
Под крышей молочни мы не были в поле прямой видимости Паноптикона, но присутствие какого-нибудь записывающего «жучка» можно было предположить. Под крышей мы позволяли себе больше вольностей, но и они не могли быть бесконечны.
– О ком? – эхом переспросила Зи. Кажется, у нее было игривое настроение – возможно, заразилась доносящимся снаружи весельем. – О Сиднее, разумеется.
– А, о Сиднее.
– Да, о Сиднее, – сказала Тэнди. – Я знаю, что вы двое не бегали играть в койотов, но…