— Вопросов больше не имею, — и Петр стремительно покинул помещение.
Галка еле догнала участкового.
— Чертовщина какая-то! — Пятачок торопливо хабонил на крыльце. — Слушай, а может Кулик бог покарал? Вдруг это все — ее аборты? Нет, ну серьезно: что мы о ней знаем? Жила с сестрой в Средней Азии, потом сюда перебралась пятнадцать лет назад — и все. А что там было? Может, она наложницей была у тамошнего ректора или еще что?
Геращенко прыснула.
— Да хватит ржать, я серьезно. Почему именно с Кулик эта хрень происходит, можешь понять? Не со мной, не с Иваном Федоровичем Крузенштерном, а именно с Мариной Васильевной? Поймем — и тут же все на свои места встанет.
— Нет, Петя, сначала надо понять, что именно происходит и откуда эти сопляки берутся.
— А по-моему — это один и тот же хер! Ладно, погнали.
— Куда? — Галина едва поспевала за торопливым шагом коллеги.
— Туда! Давай быстрее, там сейчас самое интересное начнется!
— Где?
— В гнезде! Не тормози.
Он свистнул, и проезжавшая мимо «четверка» остановилась.
— Шеф, до пединститута!
— Сотня, — лениво отозвался водитель.
— Ты чего, это полтинник всего!
— А мне в другую сторону.
— Уболтал. Геращенко, прыгай!
Домчались быстро, минут за пятнадцать. Водила резко притормозил рядом с институтом.
— Спасибо, шеф, выручил! — горячо поблагодарил Лопаницын и всучил шоферу мятый полтинник.
— Не понял… — заерзал обманутый частник, но тут ему в затылок уперлось что-то твердое.
— Сиди и не рыпайся, — процедила Галка.
— Чего? — напрягся водитель.
— Мужик, извини, концепция поменялась. — Петр забрал деньги. — Жадничать не надо.
Не успели друзья выйти из машины, как частник дал по газам, едва не сбив обоих.
— Ты денег не мог попросить?
— Гусары денег не берут. Ты и сама хороша… — Лопаницын осекся, схватил Галину за руку и потянул прочь.
— Отпусти!
— Дура, там Кулики идут!
Они стремительно прошествовали по тротуару в поисках надежного укрытия, нырнули в минимаркет, и через окно Петр показал Геращенко клиентов:
— Уже навестили мамочку. Видишь мелкого? Этого я вчера на квартире Кулик встретил. А этих не знаю, видимо, сегодня появились.
— Погоди, с чего ты взял?.. Почему ты сюда поехал, а не к ней домой?
— А я, по-твоему, где работаю? Я вчера подумал: вот был один мальчик, потом раз — стало два мальчика. Не логично ли предположить, что потом будет три мальчика?
— Нет.
— Согласен. Но я предположил. И заглянул к «мамаше» вечерком, поговорить.
— Она о чем-то догадывается?
— Пока ничего не понимает. Э, пошли скорее, а то молодежь вон как далеко усвистала.
Петр продолжил на улице:
— А я вот подумал: если эти двое нашли Кулик в километре от дома, то почему им не найти ее на работе?
— Ты знал, что она сейчас на работе?
— Я из нее всю душу вчера вытряс: и расписание, и маршрут кормления…
— Что?
— Ты не знаешь, что она дворняг по всей округе подкармливает?
— Она всегда этим занималась… но чтобы систематически…
— Представь себе. Знаешь, я ее даже зауважал. Ну, а дальше все просто. Я прикинул: если завтра в приюте опять окажутся другие ребята — наше дело плохо. Вон, гляди: их даже не трое, а четверо.
— А если они случайно вместе?
— Спорим, что нет?
Галка не хотела спорить, но придержала Лопаницына за локоть:
— Не надо за ними идти.
— Почему?
— Что мы с ними делать будем?
— Ничего.
— Вот и идти не надо.
Не говорить же, что она испугалась.
Дольше полугода никто в Центре не задерживается, да и не должен задерживаться: это было бы слишком легко. Функция у Центра иная. Все привыкли, что приют — это богадельня, где накормят, умоют, спать положат да еще и родителям помогут. Но приют уже давно не был таковым и название поменял не ради красивого звучания, а потому что теперь действительно работали на реабилитацию. И не только несовершеннолетних, но и их семей.
Галка помогала приютским, огнем и мечом самолично заставив подняться из грязи и денатурата несколько ячеек общества. Она устроила алкоголикам такую невозможную жизнь, что те нехотя начали карабкаться, а то «эта психованная не отвяжется». «Психованная» наряду с социальными работниками Центра обивала пороги ЖЭКов и бюро трудоустройства, чтобы отремонтировать раздолбанное родаками жилье и устроить этих самых родаков, когда те вернутся с принудительного лечения, на хорошую работу. Геращенко настолько срослась с этим служением, что подчас была уверена: если надо присниться уродам, которые даже покормить свое чадо не могут, — она приснится.
В ярости, с которой Галина бросалась в бой, было кое-что из семейного опыта. Отец рассказывал, что у него в детстве в соседях жила многодетная семья. Сошлись двое: мужик с двумя ребятами от первого брака, баба с тремя — и еще пятерых совместно настрогали…
— Он на лесобирже работал, Гумённый у него фамилия была. Только мужики его всегда Говённым звали. Сам маленький, тощий, а жрал в два горла. Тогда бедно жили, что у него баба из столовой стащит, то и ели. Ребята все время голодные ходили, на плавнях часто их видели — они рыбу ловили. Как потом оказалось, Говённый у них весь улов забирал. Ну вот. Приходит он как-то раз к нам, просит яичек — ребят накормить. А мать кур держала, несушек, иной раз и приторговывала по соседям, недорого. А Гумённые-то вообще нищие, ну, она и дала ему за просто так десяток. А потом слышит — бьют кого-то. За забор глянула: мать честная, это соседа мужики валтузят, и не слабо так, от души.
Ребята у него стоят, ревут, он сам матькается. И мой отец тоже там был. Он-то и собрал мужиков. Идет он с работы, смотрит в палисадник к соседям, а там Говённый всех своих ребят по ранжиру выставил, стоят они, головы вверх, рты открыты, как у птенцов. А этот гад яйцо разбивает над одним и себе в рот выливает. Потом над другим такая же процедура. Короче, после этого случая Говённого на инвалидность вывели, они всей семьей в Сибирь куда-то уехали. Ребят только жаль.
Сколько раз Галка представляла, что бы она сделала на месте мужиков, и никак не могла придумать, как бы заставить эту скотину мучиться подольше. И вот теперь она могла спасти маленьких Гумённых. И для этого требовалось спасать больших Говённых.
Но что с заколдованными Куликами делать — этого не могла придумать даже она.