Наконец, когда вся еда закончилась, усталые защитники животных побрели домой…
Вернемся ненадолго к участковому. Петру Ильичу сегодня не суждено было встретиться с подкидышами. В половине двенадцатого ночи он заметил, как незнакомый пышноусый мужик в коричневом пиджаке пополз по стене дома, явно намереваясь залезть в чье-то окно. Непонятно было, как это у него получается, — стена хоть и шершавая, но больших выступов на ней сроду не имелось. Тем не менее мужик полз, живо перебирая руками, и в какой-то момент Лопаницыну показалось, что у злоумышленника имеется лишняя пара рук.
— Эй, ты! Ну-ка, слазь! — крикнул участковый и начал приближаться к правонарушителю.
Мужик, не обращая внимания, продолжал лезть все выше и выше.
— Стой, стрелять буду! — Петр вытащил табельное оружие.
Ноль внимания.
Сняв «макаров» с предохранителя, Лопаницын выстрелил в воздух. Мужик замер между третьим и четвертым этажом.
— Слезай немедленно!
Пробормотав что-то невнятное, мужик пополз дальше. Тогда участковый почувствовал, как по всему телу разливается приятная, звенящая ярость. Он тщательно прицелился и выстрелил сантиметров на тридцать выше головы злодея. Тот дернулся, отлип от стены и начал заваливаться спиной вниз. Петр, широко раскрыв глаза, смотрел, как мужик, нелепо размахивая двумя парами рук, стремительно теряет высоту.
На уровне второго этажа у злоумышленника неведомо как раскрылся на спине пиджак, и большие, словно из целлофана сделанные крылья удержали своего хозяина в воздухе, падение прекратилось, усатый мужик на бреющем полете со свистом промчался над Лопаницыным и, постепенно набирая высоту, мчался теперь прочь.
— Стоять! — Участковый выстрелил на поражение, промахнулся — и бросился в погоню.
Не догнал. Единственный трофей, доставшийся ему от преследования, — отстреленная рука летающего мужика. Он долго вертел трофей перед глазами, даже понюхал и никак не мог понять: показалось ему или все было на самом деле? Полый и заполненный изнутри какой-то вонючей липкой дрянью, это был муляж, пусть и хорошо выполненный. А снаружи и не отличишь, если не приглядеться: рука гнулась в суставах и выглядела совсем как настоящая. Твердая и шершавая, будто высушенная клешня краба, кисть была выполнена заодно с рукавом пиджака и краешком манжета рубашки.
— Что за хрень такая?.. — бормотал озадаченный Лопаницын. — И что с ней делать?
Аккуратно, чтобы не извозиться, он взял руку за предплечье и отправился домой. Утром жена в поликлинику унесет, на анализы…
В это время, никем не замеченные, Марина Васильевна с Евгением вошли в свой подъезд.
— А где остальные-то? — спросила Кулик, отпирая дверь.
Раздалось радостное лаянье. Марина вошла в квартиру да так и обмерла. Все сияло чистотой, пахло хлоркой, сдобой и цветами, а в прихожей ее ждали семеро ребят. Кира держала в руках торт со свечкой.
— С днем рождения! — хором крикнули дети.
Счастливая мать восьми детей закрыла дверь и молча прошла в ванную комнату, где села на край ванны и заплакала. Ребята столпились в дверном проеме:
— Ма, что случилось?
— Тебе плохо?
— Мы же как лучше хотели!
Марина подняла заплаканное лицо.
— Спасибо. Но кто-нибудь может сказать: почему я?
Все молчали. Только Евгений пробился через толпу, подошел к маме, взял ее за руку:
— А кто, если не ты?
Сначала Лопаницыну позвонила жена.
— Петух, ты где эту штуковину нашел?
— У бандита отстрелил.
— Хватит придуриваться!
— Я серьезен, как никогда. Говори, что за хрень откопали.
— Да никто ничего не понимает. Это не кровь, но…
— Но?
— Гемолимфа.
— Попрошу неприличными словами не выражаться.
— Хватит придуриваться!
— Да я вообще не знаю таких слов. Объясняй толком.
— Это кровь насекомых.
— Еще раз.
— Кровь насекомых, глухня!
— А вы там и у насекомых анализ крови делаете?
— Хватит придуриваться!
— Откуда, говорю, про насекомых узнала?
— У нас аспирант с биофака работает, какую-то научную работу пишет.
— Симпатичный?
— Хватит придуриваться!
Потом Лопаницын позвонил Геращенко:
— Привет. Я вчера у подъезда дежурил, ничего не заметил.
— Может, закончилось все, а?
— Держи карман шире! Вот так, раз — и снова тишина? Вполне возможно, что они незаметно проскользнули, я отлучался ненадолго. Нет, Геращенко, не станешь ты майором.
— Ты станешь, можно подумать.
— А мне через год капитана дадут.
— Если косяков не напорешь.
— Ты зачем позвонила, оскорблять меня при исполнении?
— Я позвонила?!
— Ну ладно, я. Тебе что-нибудь о летунах известно?
— Ко мне в квартиру один такой ломился… ломилась. Жуткие дегенераты, по-моему.
— Не угадала. Они животные. Точнее — насекомые. Жуки, если уж совсем точно.
— Пошел ты!
— Я одному ночью руку отстрелил. Там не кровь, а гемолимфа. Жена только что звонила.
— Петя, ты поспал бы…
— Блин, Геращенко, ну ты ведь сама говоришь, что видела их.
— Я, по-твоему, на чокнутую похожа? Ничего я не говорила.
— Ну, как знаешь… Потом к славе не примазывайся.
Петр Ильич положил трубку с твердым намерением отыскать таинственных жуков.
На часах было восемь. Марина Васильевна поняла, что проспала.
Со вчерашнего вечера она не помнила решительно ничего, кроме слез.
Не помнила, как ее утешали, как улеглась спать: только горький плач…
Марина прислушалась. Мурлыкали и мяукали кошки, храпела за окном на лоджии Чапа, на кухне слышались голоса, в большой комнате тоже кто-то негромко разговаривал. Кулик встала, заправила кровать, надела халат и вышла в коридор.
— Привет, ма, — проходя из большой комнаты на кухню, поздоровалась Кира. — Завтракать будешь?
— Какой завтрак, собак выгуливать надо! — шепотом заругалась Марина.
— Женька с Игорьком их уже выводили. Целый час гуляли.
— Ма, мы их хорошо выгуляли, — подал голос с кухни Евгений.
Пахло сдобой. Марина вспомнила, что уже два или три года ничего не пекла. А раньше они с Наташей…