Хорошо, что пробирающаяся позади Хильда успела схватить мужа за шиворот.
– Не дергайся, это же просто выпь.
Ну да, выпь. Вот снова захохотала. А вот кто-то – в ответ ей – заухал. Филин! И – тут же сразу же – коростель. Ишь, развеселились, сволочь болотная! Еще бы, такое авто получили!
Черт… там же и меч под задним сиденьем. Гром Победы, братца названого, Истра, подарочек. Украшенная золотом рукоять, сварное лезвие с широким долом – гнется, но не ломается. Такой меч не меньше «Победы» стоит! Жалко, жалко меча…
– Ты что загрустил, милый?
– Меч-то в маши… в повозке остался.
Хильда расхохоталась, не так, конечно, громко, как вот только что – выпь, но тоже не очень-то тихо:
– Плохо, конечно, но что ж поделать? Добудешь себе другой, на то ты и вождь!
Рад махнул рукой:
– Ну, ясно, добуду… И все равно – было жалко.
Ночь таращилась вниз сверкающими гирляндами звезд, лилась лунным светом, дрожащим, зеленовато-прозрачным, призрачным. Выпь, наконец успокоившись, забила крылами; поухав, пронесся низко над камышами филин, да там же, в камышах, и схватил кого-то. Жабу? Мышь-полевку? Змею? Змея-то, конечно, куда как лучше мыши – и больше, и мясо мягче, вкусней. А что яд – так умеючи клювом по темечку тюкнуть – всего и делов-то.
Гать кончилась, зашуршала под ногами трава… вот и кусты, деревья, мох мягонький… Путники без сил повалились в него. Славно-то как, Боже, хорошо-то! Благостно этак, спокойно кругом, правда, не сказать, чтобы тихо. Летний ночной лес – место зверьем да птицей богатое, шумное. Вон, снова кто-то, крыльями замахав, пролетел, вот писк чей-то раздался. Не убереглась мышь… а может – суслик. А вот – чики-ри… чики-ри… – сверчок.
Хильда восстановила силы быстрее, заворочалась, уселась, дотронулась до мужнина плеча ладонью:
– О, Христородица-дева, какие ж мы с тобой мокрые да грязные. Тут ведь реченька рядом – вымыться бы.
– Вот прямо так, в темноте, и пойдем? – заленился Рад. – Снова хочешь в болотину ухнуть?
Юная женщина капризно повела плечом:
– И все же. Негоже благородным людям в грязи бысти!
Сказав так, схватила мужа за руку властно и резко:
– Идем! Князь пожал плечами – идем, так идем. И в самом деле – чего в грязи-то валяться?
Супружница шагала уверенно, будто всю жизнь только по болотам и шастала, причем – исключительно ночью. Отводила руками кусты, останавливалась, прислушивалась к чему-то.
– Слышишь, милый? Рыба плеснула!
– Ага… лягуха в болотной жиже прыгнула, комара схватила. Ч-черт! Как же кусаются-то, гады! А ты еще купаться предлагаешь – сожрут!
– Не сожрут. Мы, как из воды вылезем, вонь-травой намажемся. Комары да мошка ее страсть как не любят.
– И я – не очень-то…
Позади, на болоте, с грохотом лопнул наполнившийся дурно пахнувшим газом пузырь. Князь оглянулся:
– Ого! Болотники-то уже тачку дареную завести пытаются. Флаг им в руки!
– Чего делают?
– Да так… Милая, а ты там, в трясине-то, не боялась? Ну, неужели вообще никакого страха не чувствовала?
– Боялась, – помолчав, тихо призналась Хильда. – Но поначалу только. Как увидела, что болотники повозку нашу себе утащили, так и поняла – отпустят они нас, на донышко не утянут.
И как это все в ней уживалось? Вера в Иисуса Христа (пусть в виде арианства, отрицающего единосущность Христа и Бога-отца и необходимость отделенной от всей остальной общины Церкви) спокойно соседствовала с уважением к «старым богам» и вот, даже – к болотным духам. Впрочем, чего удивляться-то? Любого – почти любого – современного человека возьми – он будет вполне искренне считать себя православным и при этом носить чисто языческие амулеты со знаками Зодиака. Ходить на Пасху в церковь – и не соблюдать посты, а из всех многочисленных церковных символов знать только крашеные яйца.
Готы, да и не только готы, а и многие недавно принявшие христианскую веру народы все же не забывали своих старых богов. Не хотели забывать, как официальная церковь не билась.
– Нет, точно рыба! Князь скривил губы:
– Ты еще скажи – какая! Форель или хариус?
– М-м… хариус слишком хитер, чтоб сейчас из воды прыгать, а для форели, пожалуй, – мелковата, – подумав, промолвила Хильда. – Уклейка или подъязок. Но речка – точно там есть. Да ты слышишь – журчит!
Вот теперь наконец-то и Рад услыхал шум близкой реки, а супруга, проворно юркнув в кусты, уже спустилась вниз, к излучине, на песчаный пляжик.
В лунном свете серебрились, играя на перекатах, волны, а сразу за ними, под обрывом с раскоряченной черной сосной, мерцал отражениями звезд омут.
Туда и нырнули… Ох, и водичка же оказалась! Холодная! Зуб на зуб не попадает. Впрочем, вскоре привыкли.
– Давай – до того берега и обратно, – вынырнув, азартно крикнула Хильда.
Рад улыбнулся, сверкнул зубами:
– Да что тут плыть-то? Ну, ладно, давай.
Нанырялись, накупались, наплавались, юная княгиня даже выстирала одежду, развесила на кустах – сохнуть.
– Эй, родная, а не поторопилась? Что же мы – голыми на сырой земле спать будем?
– А хоть бы и так, ночка-то теплая. А на холме травы густые, высокие… Да и ветерок – комаров-мошку сдует.
– На холме говоришь… Господи, что ж у тебя мурашки по коже… Замерзла, милая?
– Замерзла. Погрей… Не здесь, на холме… побежали!
Набегались, упали в траву – высокую, теплую, мягкую… Ах, как она щекотала плечи, как пахла… горьковато – лавандой, и сладко – клевером, и еще – пряно – иван-чаем, ромашками.
Не говоря больше ни слова, Хильда накрыла губы супруга своими, обняла, улеглась сверху. Рад прижал любимую, провел рукой по не успевшим еще высохнуть волосам, по атласным плечам, по спине, по шелковым бедрам… Славно стало, томно… страстно.
Шуршала трава, срывали жаркие поцелуи губы… едва слышное дыхание… стон… Вспыхнувшая – нет, ни на секунду и не угасавшая – страсть разорвалась в головах ядерным взрывом! Таким, что позавидовали и звезды.
Они так и уснули, обнявшись и тесно прижавшись друг к другу, улегшись на простыне из пахучих медвяных трав, укрытые бархатным покрывалом теплой юной ночи. Легкий ветерок приносил запах полыни и далекого, разожженного кем-то костра. А может, это был просто запах селенья.
Радомир проснулся первым, распахнул глаза и тут же зажмурился от бьющего солнца. В голубом утреннем небе уже парил, высматривая добычу, коршун, где-то пел жаворонок, бабочки выводили хоровод летним легоньким разноцветьем, а вот прямо над головой прогудел-прожужжал шмель. Ж-жу-у-у-у!!!! Как будто истребитель на форсаже пронесся.