— Может быть, и нет. Но они верят тебе. И когда ты подойдешь к ним вместе со мной, они поверят. Но первым делом, нужно, чтобы ты сам поверил. Послушай меня как следует, Габриэл: ничего другого ни для тебя, ни для твоих людей я сделать не смогу!
Еще до того, как Габриэл смог ответить, послышался топот приближавшихся рысью лошадей, которые обогнули угол Большого дома и были уже около центральной площади. Стоявшая чуть поодаль группа белых вдруг прекратила всякие разговоры между собой. Взгляды собравшихся устремились в сторону подъехавших, европейца и африканца, каждый на своей лошади. Луиш-Бернарду, как и все, смотревший на них, отметил про себя, что силуэт белого всадника кажется ему знакомым. Когда же тот спешился и передал поводья своему сопровождающему, он, содрогнувшись от ужаса, узнал во всаднике Дэвида Джемисона. Тот вел себя с показной небрежностью джентльмена, который только что прибыл на светский раут. Моментально вскочив на ноги, Луиш-Бернарду ринулся к нему:
— Дэвид, что вы здесь делаете?
— То же, что и вы, я полагаю…
— Нет, я здесь нахожусь как губернатор, при исполнении своих обязанностей.
— А я — при исполнении своих. Или вы уже забыли, что в мои обязанности, исполнению которых вы должны содействовать, входит также и посещение фермерских хозяйств?
Луиш-Бернарду был слишком напряженным и усталым, чтобы оценить тонкую иронию своего друга. «Черт, — подумал он про себя, — нет ничего более невыносимого, чем логика англичанина, особенно, когда он оказывается перед вами вот так некстати!»
— Вы же не будете мне говорить, что прибыли сюда случайно, с плановым визитом.
— Нет, я не буду вам этого говорить. Мне не свойственно лицемерить, особенно в общении с друзьями. Конечно же, я здесь не случайно. Вчера до меня дошли слухи о том, что здесь творится нечто серьезное, и тогда же, воспользовавшись регулярным рейсом «Минделу», я прибыл на Принсипи. Я сразу же начал искать здешнего губернатора, но он к тому времени уже отбыл сюда. Полдня я тщетно потратил на поиски кого-нибудь, кто согласился бы стать моим сопровождающим. Потом, к своей глупости, я лег спать и, знаете, не на шутку разоспался. А когда проснулся, то узнал, что вы тоже на острове, с небольшой армией, и движетесь в этом же направлении. Тогда мне пришлось раскошелиться, я раздобыл себе напрокат эту пару лошадей, проводника и приехал сюда. Вот и вся история.
Луиш-Бернарду не смог не восхититься инстинктивным чутьем друга и, одновременно, общей щекотливостью положения, в котором он сам оказался. Получается, что англичанин значительно быстрее, чем он, смог просчитать ситуацию и прибыть на место событий раньше губернатора! И все-таки, как ему это удалось?
Дэвид Джемисон опустил вниз глаза, словно ребенок, не желающий раскрывать собственную тайну.
— Ах, мой дорогой Луиш, этого я вам сказать не могу. Это является частью моих функциональных обязанностей. Или вы полагаете, я здесь нахожусь только ради участия в светских вечеринках на Сан-Томе?
Луиш-Бернарду слегка присвистнул.
— Снимаю шляпу, Дэвид! Однако ваша настойчивость и везение на этом заканчиваются. Теперь же, надеюсь, вы не возражаете, я буду вынужден отправить вас назад в город. И когда я соберусь в обратный путь на Сан-Томе, вы сможете поехать со мной.
— Это что — приказ, Луиш?
— Да, это приказ губернатора.
— Но у вас нет такого права, Луиш!
— Есть, Дэвид, и вы хорошо это знаете. Это внутреннее дело правительства колонии, я имею право закрыть его от посторонних глаз. Заметьте, я говорю о посторонних, в целом, а не об иностранцах.
— Мне кажется, это больше похоже на силовое, а не на правовое решение…
— Дэвид, вы можете думать все, что хотите. Я не позволю вам находиться здесь и, уверен, на моем месте вы сделали бы то же самое.
— Откуда вам знать, Луиш?
— Я знаю, вы сделали бы то же самое.
— Вы ошибаетесь: когда я был на аналогичном вашему месте, — только, простите, что я это говорю: оно было несравнимо более важным, — я никогда не преступал закон… Даже ради собственного блага.
Луиш-Бернарду посмотрел на друга: ему продолжало казаться, что между ними что-то изменилось, и это «что-то» исходило от Дэвида. А, может, он просто к нему несправедлив?
— Мы сможем обсудить это в другое время, по-дружески или по-другому, как вам будет угодно. Но сейчас, простите, Дэвид, мне придется отправить вас в обратный путь. У меня еще много срочных дел.
— Жаль, Луиш. Когда свидетели становятся нежеланными, это всегда плохой признак. Мне для понимания общей картины происходящего было бы важно знать, как вы со всем этим управитесь. И раз вы отправляете меня прочь, это дает мне право предположить, что вам придется разбираться с серьезными вещами.
Луиш-Бернарду уже не слышал или притворился, что не слышал своего друга. Теперь им снова управлял инстинкт. В ходе разговора с Дэвидом он осознавал, что группа соотечественников, стоявшая чуть в стороне, тем не менее слышала их диалог и ждала его реакции на неожиданное появление англичанина. Губернатор повернулся к майору Бенжамину и слегка повысил голос, чтобы его было хорошо слышно:
— Сеньор майор, будьте любезны, выделите двух людей из местного гарнизона для сопровождения господина английского консула и его помощника назад в город. И по прибытии пусть они проследят, чтобы консул не покидал город до тех пор, пока они ни получат моих новых распоряжений.
Дэвид снова сел в седло, кивнул группе на площади и направил лошадь вперед медленным шагом. За ним следовал нанятый им в городе проводник, к которому, уже за воротами вырубок, присоединились двое конных солдат. После их отъезда Луиш-Бернарду решительным шагом вернулся к Габриэлу, продолжавшему все это время сидеть под деревом, укрываясь от палящего солнца, которое успело подняться уже довольно высоко.
— Ну что? — спросил губернатор, явно вознамерившись разом покончить с начатым делом. — Пойдешь со мной или нет?
— Пойдемте, — ответил Габриэл и попытался подняться.
Луиш-Бернарду попросил, чтобы раненому принесли палку и приказал ему опереться о его плечо. И именно так, медленным, неуверенным шагом они, главарь бунтовщиков плантаций Инфант Дон Энрике и подпиравший его плечом губернатор, вошли в тот самый барак, где в тяжелом молчании, прижавшиеся друг к другу в полумраке черные фигуры встретили их полутысячей пар блестящих глаз.
Стоявший внутри запах пота и испражнений был тошнотворен, и выветрить его из барака было практически невозможно. После яркого полуденного солнечного света Луиш-Бернарду сразу же потерял ориентацию и не видел перед собой почти ничего, кроме волнообразной, бесформенной и медленно ползущей, словно вулканическая лава, черной массы, в которой иногда проявлялись очертания тел и их напряженное дыхание. Габриэлу удалось остановить нараставший шум голосов, которые оживились с его появлением. Он начал говорить на непонятном для Луиша-Бернарду креольском языке, в котором тот понимал лишь отдельные слова — губернатор, Сан-Томе и имена убитых и надсмотрщиков. Потом Габриэл отвечал на чьи-то вопросы из толпы; кто-то с ним пререкался, спорил, и сам разговор выглядел каким-то странным, рваным и неровным, будто бы все они вместе не говорили, а пели. Затем голоса надолго замолчали, и снова заговорил Габриэл. Он делал это медленно и мягко, словно обращаясь к детям. Когда он опять замолчал, установилась тишина, и слово взял некий старик с поблескивавшей во мраке седой бородой, после чего от плохо различимой массы тел отделились два молодых человека. Выйдя вперед, они встали рядом с Габриэлом. Луиш-Бернарду какое-то время полагал, что теперь вся эта темная толпа должна будет двинуться вперед, до тех пор, пока, наконец, не раздавит его о противоположную стену барака. В какой-то момент ему стало по-настоящему страшно, и он начал размышлять о том, до какой степени он беззащитен перед этими потными тенями, горящими давним, запрятанным долгое время где-то внутри гневом. Он и сам теперь истекал потом. Им были пропитаны его волосы и прилипшая к телу рубашка, сердце взволнованно билось, дыхание было прерывистым и частым. Он подумал, что не хотел бы, чтобы кто-то видел его в таком состоянии, на грани паники, как перед расстрельным взводом, который еще не решил, как с ним поступить. И тут он почувствовал, как Габриэл толкает его в плечо.