– Отчасти? – переспросил Ит.
– Отчасти, – кивнула она. – Знаете, кто нас сдал? Те же гады, что и вас. Там, на планете, работают еще два агента-официала. Эта команда принадлежит другому кластеру. И они копали под вас и под вашу… Эдри, да?
Скрипач кивнул, Ит тоже.
– Все грязь, – Орбели-Син тяжело вздохнула. – Вообще все. К чему ни прикоснись, все в той или иной степени грязь. Мерзко, правда?
– Правда, – согласился Скрипач. – Но в наших силах сделать так, чтобы грязи стало хоть чуть-чуть меньше.
– Это тебе так кажется. Сейчас, – уточнила Орбели. – На самом деле ничего мы сделать не можем. Ни вы, ни я.
– Ты не права, – возразил Ит. – Мы можем. И делаем.
– Могу повторить для тех, у кого плохо со слухом, Ит. Тебе это кажется. Поверь мне, я знаю.
Ри смотрел на Орбели с неодобрением и весьма настороженно. Орбели его словно бы вообще не замечала. Вежливо поздоровалась и демонстративно отвернулась. По всей видимости, ее вниманием целиком и полностью завладел катер – ну еще бы! Катер Сэфес штука очень и очень редкая, их и видели-то единицы, а чтобы оказаться внутри… Скрипач показывал ей всякие забавные вещи, которые делала интерактивная внутренняя среда машины, и Орбели смотрела на маленькое шоу, которое он устроил, со все возрастающим восхищением.
– А если руку порезать?
– Затянет очень быстро, если порез неглубокий. Попробуй сама что-то приказать, – предложил Рыжий. – Ну, давай.
– Маленький бассейн для ножек, и что-нибудь от синяка под глазом, – в пространство произнесла она. – Ой…
– Синяк через несколько часов пройдет, – пообещал Ит. – Когда-то я и Ри тут замечательным образом подрались…
Ри недовольно хмыкнул, но смолчал.
– И что? – с интересом спросила Орбели.
– Через сутки даже следов не осталось. А подрались серьезно.
– Из-за чего? – поинтересовалась Орбели, искоса глянув на Ри.
– Из-за моей нынешней жены, – неохотно ответил тот.
– И кто победил?
– Победила дружба, – Ри поморщился. – Но про синяки Ит совершенно прав.
– Забавно, – Орбели прошлась по каюте. – А если я хочу, например, посидеть?
– Просто скажи.
– Ага…
Ри исподтишка разглядывал ее, и она это, разумеется, прекрасно видела. Однако выдержки ей было не занимать. Ри мысленно сравнивал ее с Марией и приходил к неутешительному выводу – чем-то они были неуловимо похожи, женщина-человек и женщина-рауф. Было в них что-то общее, но что, он никак не мог понять. Манера держаться? Внутренняя холодная независимость? Едва различимый налет цинизма?..
«Какое у меня право лезть в их жизнь? – спрашивал он сам себя. – Нет… ну уж нет. Ничего я им говорить не стану. Если охота нарваться, то пусть сами разбираются, но я не буду. Не буду! Не мое это дело. Нет, это не месть, конечно. Было бы за что мстить… Семьдесят лет назад я был слеп, мне же говорили… они же и говорили… а теперь сами ослепли, идиоты… Но не мне их судить. Ни их, ни ее. Им с ней хорошо? Вот и славно. На том и порешим».
Он снова отвернулся. Хватит, надоело. С него довольно. Сейчас – в Джовел, забросить этих ненормальных в дипломатический, потом – забрать Джессику и гермо, который с ней в квартире, потом – прихватить эту семейку, и… прочь отсюда.
Делать тут больше нечего.
Ри великолепно понимал – отработка провалена целиком и полностью, причем не по их вине, это легко удастся доказать. Да, они нашли то, что искали, вот только начинать надо было поиски значительно раньше, а не тогда, когда ситуация подошла к финалу и что-либо изменить уже невозможно. Ужасно неприятное ощущение… раздражает.
«…Бессилие раздражает. Безнадежность. И мысль о том, что существует такая пакость, как интриги, предательство, корысть. Что множество вопросов приходится трактовать с позиции «кому это выгодно» – а выгодно всегда почему-то очень неглупым людям, с хорошими мозгами, интересным, внешне правильным и доброжелательным.
Выгодно.
И приходится прогибаться под тех, кому именно выгодно.
Гадость какая… Вся эта жизнь – по сути ужасная гадость.
Ты можешь сколько угодно долго биться головой о стену, доказывая и показывая, что вот так – всем будет лучше, а вот так – всем хуже; ты можешь сломать миллион копий о какие-то теории; ты можешь знать правду и пытаться эту правду до кого-то донести, но…
Тебя никто и никогда не услышит.
Потому что ты соблюдаешь закон.
А потом придет этакая вот Гоуби.
И покажет… да, вот это все и покажет.
И стая, высунув языки, рванет к ней – потому что там пахнет так, что становится интересно. Гнильцой пахнет. Зовом. Запретным. Запретное ведь всегда интересно, особенно если с претензией на стиль и красоту.
И ведь там есть о чем поговорить!
О правильном говорить скучно.
А там… Эти бесчисленные Гоуби – как призмы, через которые проходит свет. Проходит, разделяется, становится спектром. Ты, через свое отношение, становишься видим и значим, но в любом случае ты прав, и ты хорош. Для тех, кто схоже мыслит, – очень даже хорош.
А что мы можем предложить взамен?
Мы, со связанными руками, подчиняющиеся законам, призванным к главному – не причинить вреда?
Они, такие, как Гоуби, не ограничены рамками, не загнаны в угол, они вольны делать то, что им заблагорассудится. Поэтому они могут – диктовать.
Бить.
А мы – лишь отражать удары… причем так, что нас зачастую и не видно…»
…Ит подошел к Ри, сел рядом. Вывел дубль-панель, глянул на полетную траекторию. Покивал задумчиво, вопросительно посмотрел на Ри.
– Ты что-то хочешь? – Тот с трудом отвлекся от своих мыслей.
– Не знаю, – едва слышно ответил Ит. – Наверное, хочу что-то исправить. И мне сейчас тошно от того, что это невозможно.
Ри удивился, насколько точно совпали сейчас их мысли.
– Я тоже об этом думал, – сказал он столь же тихо. – Мерзко, да?
– Да, – кивнул Ит. – Знаешь, я иногда жалею о том, что мы – не Контроль. Будь мы Контролирующими, возможно, сумели бы что-то сделать.
– Это вряд ли, – хмыкнул Ри. – У Контроля рамок еще больше.
– Не всегда, – возразил Ит. – Может быть, в этот раз…
– Не может, сам знаешь, – Ри тряхнул головой. – Черт, надоело! Надо отрезать эти патлы. Все равно Марии сейчас нет, а мне они, если честно, мешают.
Ит тихо засмеялся.
– Мне тоже, – признался он. – Дома тоже первым делом избавлюсь от хвоста. Я ведь тоже не для себя… Сперва для Фэба, потом для отработок в «ноже»… а теперь можно будет остричь и забыть этот хвост, как страшный сон. Слушай, мы процесс смотреть будем или раньше уйдем? – спохватился он. – Честно говоря, у меня нет настроения это все наблюдать. Я бы смылся.