Мне особенно интересна одна история о том, как отец дал имя своему сыну. Это история Вениамина, последнего сына Иакова. Рахиль дала жизнь этому мальчику, но сама умерла в родах. В последние минуты своей жизни она назвала его Бенони — «сын моей скорби». Но вмешался Иаков и назвал его Вениамин — «сын моей правой руки» (см.: Быт. 35:18). Вот этот решающий момент, когда мальчик узнает о том, кто он, не от своей матери, а от отца. Обратите внимание, что здесь требуется решительное вмешательство мужчины; так бывает всегда.
Матери и сыновья
Мальчик приходит в этот мир благодаря своей маме, и она является центром его мироздания в первые месяцы и годы его жизни. Она кормит его грудью, воспитывает, защищает, она поет ему песни, читает книжки, ухаживает за ним, как говорится, «как наседка». Она очень часто дает ему имена, нежные имена типа «мой маленький ягненочек», или «мамина радость», или даже «мой маленький дружок». Но мальчик не может возмужать с такими именами, не говоря уже об имени «сын моей скорби», и наступает время перемен, когда он начинает искать любви и внимания своего отца. Он хочет поиграть с ним в мяч, побороться с ним, провести вместе с ним время на природе или в его мастерской. Если отец работает вне дома, как большинство мужчин, его возвращение домой вечером становится для мальчика самым главным событием дня. Стейси может сказать, когда это время наступало в жизни каждого из наших сыновей. Это очень тяжелый период в жизни матери, когда отец заменяет ее и становится самым главным человеком в глазах ее сына. Этот уход, эта замена приносит Еве печаль.
Мать редко соглашается с этим и еще реже правильно реагирует на эти изменения. Многие женщины просят своих сыновей заполнить ту пустоту в душе, которую оставляет их муж. Но у мальчиков есть вопрос, требующий ответа, и они не могут получить его от своей матери. Женщина никогда не сможет дать сыну то, что сделает его настоящим мужчиной. Мама часто называла меня «солнышко», а отец звал меня «тигром». Как вы думаете, какой образ будет для мальчика привлекательнее? Он по-прежнему будет прибегать к маме за утешением (например, когда разобьет коленку), но он пойдет к отцу в поисках приключений, чтобы получить возможность проявить свою силу и, прежде всего, чтобы получить ответ на главный вопрос своей жизни. Классический пример этого вечного поединка я наблюдал не далее как прошлым вечером. Мы ехали в машине всей семьей, и мальчики обсуждали, какую машину они хотели бы водить, когда придет их время обзавестись собственным средством передвижения. «Я бы хотел обзавестись «Хаммером» или мотоциклом, может быть, даже танком. А ты как думаешь, папа?» «Я за «Хаммер». Мы могли бы поставить на его крышу пулемет». «А ты, мам, ты бы какую машину мне посоветовала?» Знаете, что она ответила?… «Безопасную».
Стейси прекрасная мать, она так редко ругается и ворчит, что иногда я сомневаюсь, бывает ли она вообще чем-то недовольна. Она не давала воли гневу, когда мы с мальчиками попадали в какую-нибудь историю, которая заканчивалась большими потерями или кровопролитием. Ее первая реакция — «безопасная машина» — настолько естественная, настолько понятная. В конце концов, она — воплощение Божьей нежности. Но если мать не позволит своему сыну стать опасным, если не позволит отцу забрать его у себя, она лишит его мужественности. Совсем недавно я прочитал историю о женщине, находящейся в разводе с мужем, которая пришла в бешенство, когда ее бывший муж захотел взять сына с собой на охоту. Она попыталась получить официальный документ, согласно которому отцу запрещалось бы рассказывать сыну о том, как обращаться с оружием. Это и есть лишение мужественности. «Моя мама не разрешила бы мне поиграть с Джи-Ай Джо [9] », — пожаловался мне один молодой человек. Другой сказал: «Мы живем на восточном побережье, рядом с парком аттракционов. Там есть старое рыболовное судно, деревянное, но моя мама никогда не разрешит мне залезть на него». Это тоже лишение мужественности, и в подобной ситуации совершенно необходимо активное вмешательство отца или другого мужчины.
Один из примеров такого вмешательства прекрасно показан в фильме «Совершенный мир». Кевин Костнер играет сбежавшего заключенного, который берет в заложники мальчика и направляется к границе страны. Но по мере того как разворачиваются события, мы понимаем, что на самом деле герой Костнера не наносит мальчику вред, а спасает его. Когда Костнер похитил мальчика, на ребенке были короткие штанишки. Многие матери хотят, хотя и не отдают себе в этом отчета, чтобы их сыновья никогда не вырастали из детских штанишек. Они хотят, чтобы их маленький ягненочек всегда был поблизости. По мере того как шли дни — я бы добавил «дни, проведенные бок о бок», — Костнер и мальчик, который рос без отца, становились ближе друг другу. Когда Костнер узнает, что мать не разрешала сыну плавать на лодке, он приходит в ярость. Затем мы видим сцену, в которой мальчик, размахивая руками, колесит по сельским дорогам на крыше автомобиля. Для него это стало приглашением в мужской мир — мир, в котором есть место опасности. Приглашение же подразумевает ободрение: «Ты сможешь с этим справиться, ты из этого мира».
Наконец, наступает момент, когда Костнер покупает мальчику настоящие штаны (этот фильм проникнут удивительным символизмом), но ребенок не хочет переодеваться у него на глазах. Это скромный, застенчивый мальчик, которому еще предстоит улыбнуться в этой истории. Костнер чувствует, что-то не так.
— Что случилось? Ты не хочешь, чтобы я увидел твой член?
— Он… маленький.
— Что?
— Маленький.
— Кто тебе это сказал?
Мальчик (его зовут Филипп) молчит. За этим молчанием скрывается недостаток мужественности и стыд. Отцовского голоса не слышно. Поэтому Костнер вмешивается и говорит: «Дай-ка я посмотрю… Я сразу скажу тебе». Мальчик неохотно раздевается. «Да нет же, Филипп. Для мальчика твоего возраста это вполне приличный размер». На лице ребенка появляется улыбка, как будто солнце выходит из-за туч, и зрителю становится понятно, что мальчик пересек эту главную для него границу, за которой начинается мужской мир.
От силы к силе
Трудно сказать, что такое мужественность, но каждому мальчику она необходима точно так же, как пища и вода. Это нечто, чем обмениваются мужчины. «Традиционный метод воспитания сыновей, — заметил Роберт Блай, — который применялся на протяжении тысяч и тысяч лет, который был очень важен и для отцов, и для сыновей, живущих в очень тесной — убийственно тесной — близости, заключался в обучении отцом сына своей профессии: это могло быть земледелие и животноводство или плотницкое, кузнечное или портняжное дело». Мой отец научил меня ловить рыбу. Мы часто проводили вместе долгие дни на реке, в лодке, пытаясь поймать рыбу. Я никогда в жизни не забуду, как он радовался за меня, когда мне удавалось что-то поймать. Но сама рыба никогда не представляла для нас особой ценности. Самой большой ценностью была радость, общение, ощущение причастности к мужскому делу. «Молодец, настоящий тигр! Давай, тащи ее! Вот так… Отлично сработано!» Послушайте мужчин, когда они с теплотой говорят о своих отцах, и вы услышите нечто подобное: «Мой отец научил меня чинить трактор… делать финт [10] … охотиться на перепелов». И если не вдаваться в детали, то самое главное, что в такие моменты отцы дают сыновьям свое мужское благословение.