Book.

— Ты что, шутишь?

Я не понял её вопроса.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду твоё пальто. Ты не пойдёшь со мной в таком виде, — сказала она, разглядывая моё пальто.

— А почему бы и нет?

— Потому что (она всегда называла вещи своими именами) я думала, что ты надеваешь это пальто смеху ради. А теперь я понимаю, что вовсе нет.

Мои паруса сдулись, мне удалось справиться с обидой, и мы направились к Ромфордскому стадиону, больше не касаясь этой темы. Так мы и живём. Она говорит, а я плачу. Тем вечером она открыла мне глаза, что в пабе все считали моё пальто шуткой, поэтому все знали меня под этим прозвищем «Пальто».

Но когда Клиффи Смит, барабанщик группы Disturbance, освобождал своё место, я в своём смешном одеянии, что было моим упущением, с гордостью брал «бразды правления» в свои руки. Спустя два года, постепенно превращаясь из новичка в любителя, а затем, становясь полупрофессионалом, я наконец-то пробился к золотым вратам, открывающимся только профессионалам. Я позвонил отцу, чтобы обрадовать его новостями о моей новой работе, и что я уезжаю жить в Уэст-Энд. Но в ответ я услышал, что сегодня он переживает самый мрачный день его жизни. Забавно, но я и понятия не имел до настоящего момента, что он так меня любил... Я пообещал, что буду платить за свою комнату, и что они ничего не потеряют от моего отсутствия, и быстро испарился, чтобы больше туда никогда не возвращаться.

Я подслушал, как Тони говорил кому-то по телефону, что «Кром-веллиан» стал «водопоем» великих звёзд. «Битлз», «Роллинг Стоунз», Джимми Хендрикс и многие другие частенько наведывались в этот клуб. Я не стал допытываться, что имеется в виду под словом «водопой». Я мог бы бледно выглядеть в его глазах, а мне этого совсем не хотелось. Но, если серьёзно, у меня появилось смутное подозрение, что скорей всего это была большая скважина под танцевальной дорожкой, и когда все напиваются до отказа, дорожка исчезает, а звёзды подскакивают в экстазе. Ведь это же наша группа прерывает развлечение. По такому важному случаю там собралась вся пресса — мерцание фотоаппаратов освещает картину с Миком, Полом и Буви. Фотографии появляются во всех воскресных газетах. На этих фотографиях — я, где-то на заднем плане, играю на барабанах и выгляжу настоящим профи, каковым я надеялся стать... Грустно, но это правда. Кто не благоговеет перед знаменитостью?

Мы жили на Олд Комптон Стрит в Уэст-Энде, рядом с Сохо, и не могли возвращаться домой каждый вечер, для чего в нашем распоряжении были две действующие жилые квартиры. Одна из них на третьем этаже над баром «The 2 I’s Coffee Ваr», где впервые начали играть рок-н-ролл ещё в начале 1950-х. Работать в «Кромвеллиан» — огромный шанс для двух никому не известных подростков из деревни. По крайней мере, для меня.

Этажом ниже жили два стриптизера. Под ними расположился 7-ми футовый борец с именем, которое переводилось примерно как «Такой же высокий, как техасское небо», а под ним жили два карлика Трикси и Peг, выступавших в цирке.

Первым вечером нам предстояло выступить в «Кроме», который в то время принадлежал борцу Полу Линкольну, по прозвищу «Доктор Смерть». Придя туда, я обнаружил, что усилитель громкости Джеффа исчез. Один мой панический звонок сразу прояснил причину пропажи. Джефф отказался от этого предложения. Я не мог поверить своим ушам. Возможно, это единственный шанс, когда мы могли бы продемонстрировать себя всему миру, а он повернулся спиной к нему! В чём причина — «Кто будет стирать мои носки и брюки?» — вот его аргумент. Если он надеялся на моё согласие, то он ошибся. К сожалению, наши пути разошлись. Он продолжал наслаждаться роскошью, когда его мать стирает ему носки, я же продолжал стирать свои сам и, в конечном счёте, обрёл желаемое — то, о чём мечтает большинство музыкантов, — о новых каждодневных носках. Кстати сказать, Джефф был замечательным музыкантом, намного лучше меня.

В последнюю минуту мы притащили Ли Джексона, басиста. Позже он создал свою группу The Nice с Кейтом Эмерсоном из впоследствии знаменитой группы Emerson, Lake and Palmer. Мы оделись в чёрные бархатные готические туники, ботинки на высоких каблуках, и стали играть сочинения Тони, слегка депрессивные, совершенно не предусмотренные для увеселительного заведения. А через три месяца нас уволили. И всё же это было хорошее время. Тони вернулся жить к маме и папе в квартиру над их магазином в Онгаре. А я отчаянно пытался застрять в Уэст-Энде, в надежде, что здесь меня ждёт больший, нежели в Южном Окендоне успех. Я поинтересовался у Пола, может ли он помочь мне с работой в «Кром».

«Да, — ответил тот. — Ты можешь помогать Гарри-Сердечку».

Гарри был злющим барменом, содержавшим салон Пола, что располагался наверху. Меня переполнял страх. Мало того, что Гарри славился своими злобными высказываниями, которыми он поливал своё несчастное окружение, к тому же мне придётся лицезреть сотни ночных гуляк, перед которыми я рисовался пять вечеров подряд на прошлой неделе. Также мне придётся подавать им напитки, освобождать их пепельницы и присматривать за своей задницей, чтобы кто-нибудь из геев, чьё весёлое сообщество гуляло там ночи напролёт, меня не ущипнул. Теперь-то я понимаю, что чувствуют хорошие девчонки, случайно оказавшись среди похотливых мужиков.

У Гарри был огромный бокал, напоминающий шарообразный аквариум на тонкой подставке. Он внушительно смотрелся за стойкой бара, а его многочисленные поклонники время от времени до краёв заполняли бокал своего босса джином или тоником. Всякий раз, когда ему и Дэвиду, его помощнику, хотелось обменяться непристойным мнением о каком-то клиенте, они начинали изъясняться на странном языке. А таких клиентов было всегда более чем достаточно. В общем, не важно, кто или что это было — весь вечер продолжался в том же духе, с нескончаемыми комментариями обо всех и каждом. А потом он начинал орать: «Эй, долей ещё тоника, любезный Джонни», — и мне нужно было протискиваться через толпы, к французским дверям, высоко подниматься и опять возвращаться (с крейтами на голове), протискиваясь сквозь толпы патронов, которые сидели бы не шелохнувшись, даже если бы их ботинки загорелись. Если я хоть на секунду опаздывал, прежде чем Гарри успевал подумать, он начинал вопить: «Джон! Где ты, бешеная корова! Вначале возьми тоник, а потом я сделаю с тобой то, что тебе наверняка понравится!» Я, покрываясь испариной, съёживался и пытался пропихнуться сквозь плотную толпу.

Одним вечером Том Джонс, постоянный клиент, сказал одному пьянчуге, отказавшемуся пропустить меня: «Подвиньтесь, сделайте милость, дайте ему пройти. Он ведь старается делать свою работу». Такой поступок мне очень понравился. Он был настоящим джентльменом. А ещё он отличался феноменальной способностью собирать вокруг себя женщин.

Тони и его жена Серена управляли колесом рулетки в помещении, где я работал. Она располагалась вдали от окна Гарри. Я стоял, вытянувшись, насколько мог. Рядом с рулеткой были установлены шикарные бархатные сидения, и Длинный Джон Болдри всегда был там, когда там не было Тома. Он каждый раз при первой же возможности высматривал молодых мальчиков. Оливия Ньютон Джон приходила туда со своим австралийским другом-певцом Пэтом Кэроллом. Как-то она узнала, что я умел угадывать числа на рулетке. «Привет, дружок. У меня сегодня есть десять лотов. Сколько мы поставим?» Уже несколько раз с моей маленькой магией она выигрывала.