(Список литературы, авторы, наименования, издательства, дата изданий, номера страниц. Автор, подпись, расшифровка подписи, полный ажур).
Прикрепив листочки к конверту скрепкой, я бросил материал на стол и призадумался. Реплика, по-моему, была написана неплохо (отдельные огрехи не в счет). В достоверности я не сомневался. Но касательно сроков материал безнадежно устарел. Автор книги, знаменитый московский писатель Ц., успел издать свой роман стотысячным тиражом. Начинать в нашем еженедельнике дискуссию о фогетах, найденных любителем в популярном романе, не было смысла. Как говорится, поезд ушел. Рассказ о партизане со шмайссером был напечатан в ноябре восемьдесят шестого. Номер читатели получили в декабре, как раз к 45-летию битвы за Москву. Горячим этот факт не назовешь. Хотя тут Чанов попал в точку. Этот пресловутый шмайссер фигурирует везде. Даже у великих АБС в «Попытке к бегству» беглец Репнин таскает шмайссер. Но пропустить двухстраничный материал ради одного огреха? Кому это будет интересно. Сейчас читателю нужны факты погорячее. Про ужасы сталинизма, например. К тому же литературоведение – не наш профиль.
Я вставил чистый бланк в «Роботрон» и быстро отстукал вежливый отказ. «Уважаемый товарищ Чанов! – напечатал я. – Реплика Ваша и справедлива, и неплохо написана. Жаль, что примеры в основном взяты из произведений, опубликованных в прошлые годы. Для периодической печати нужен материал посвежее. Поэтому просим Вас не бросать Ваших наблюдений и присылать сразу же, как таковые только появятся. Пока же заметку Вашу напечатать не удастся. Всего Вам доброго». Подпись: зам. редактора отдела ЕНиМ (Естественных наук и математики) – П. Белов.
Вложив письмо в редакционный конверт, я надписал сверху адрес и бросил в ящик для писем внутри города. Тогда я еще не знал, что в этот момент у троллейбуса, в котором ехал Мамай, соскочили штанги. Троллейбус застрял, не доехав всего двести метров до редакции.
В следующем пакете я обнаружил статью на пяти страницах, подписанную неким С. Саничевым, метрологом оборонного завода, каких немало на окраинах нашего города.
«Уважаемая редакция! – писал метролог. – Разрешите предложить вашему вниманию небольшую заметку об инерцоидах. По природе я лентяй и никогда не думал писать в газету. Но недавно мне попал один журнал, где были сразу две статьи. По странному совпадению один автор писал, что инерцоидов не бывает. Другой доказывал, что инерцоиды бывают. Такие заявы поднимут с дивана кого угодно. Главное, за коллегу обидно. Сколько сил и времени потратил зря. Лучше бы фруктов детям купил. Лично я после универа и службы в армии преподавал физику и с первых уроков объяснял, что понятие силы инерции надо забыть как кошмарный сон. А тут такой яркий, по-своему убедительный (для тех, кто не в теме) проект космического лифта! Как потом доказывать школьникам, что кандидаты наук тоже могут ошибаться?».
«Занятно, – подумал я. – После фогетов – инерцоиды. Проще говоря, механизмы, работающие за счет сил инерции. Но это только гипотетически. Еще никто не смог построить работающий инерцоид. Кто он, этот Саничев? Фамилия достаточно редкая. Где-то я ее уже слышал. Он должен быть моим ровесником или чуть старше». И тут я вспомнил случай в универе, когда мы сдавали электричество Г. П. Заставину. Геннадия Павловича за глаза прозвали ГПЗ – «головной походной заставой». На экзамене доцент стоял насмерть, оправдывая прозвище. Тогда я немного опоздал. Мамай предупредил, что через Заставу еще никто не прошел. Более того, недавно вынесли монгола Жэгдэна, у которого доцент нашел шпаргалку. Решив переждать грозу, мы поднялись на этаж, чтобы повторить электромагнитные волны, которые ГПЗ просто обожал.
Мы пристроились на площадке. Тут я заметил толпу возле кафедры теоретической физики. Всезнающий Мамаев сказал, что это обманутые доноры сдают теорию самому Дольскому. Мамай объяснил, что месяц назад ребята сдали в поликлинике по пол-литра родной кровушки, клюнув на обещание выдать освобождение на любой день. Вчера это сработало, половина группы на экзамен не явилась. Доцент Белкин, которому светило торчать до конца сессии, докопался до причины и донес Дольскому. Ученик Ландау, профессор Дольский имел привычку выговаривать: «Что же вы, голубчик, начинаете от мамонтов?», за что заработал кличку «Мамонт Дальский». Несмотря на добродушный вид, перехитрить его было невозможно. Дольский замечал все и не щадил студента, который пришел сдавать физику на арапа. Случалось, Мамонт затаптывал посланцев братского Вьетнама, на которых даже у Заставы не поднималась рука. Впрочем, метод Хэвисайда – не правило буравчика, а четвертый курс – не второй. Узнав о сговоре, Дольский позвонил в поликлинику и потребовал прекратить выдачу справок. Затем он выпытал фамилии доноров, передал список Белкину и приказал отправлять лично к нему. Нет повести печальнее на свете, чем повесть об обманутом студенте! Но мы не могли ждать, чем закончится «кровавая» разборка у Дольского. Мы имели свои проблемы.
Известно, что в списке законов сохранения кроме закона сохранения денег также имеется закон сохранения везения. Не повезло донорам – повезло нам. Зайдя на экзамен последними, мы с ходу получили по четыре балла. Билеты попались знакомые, а о волнах вопросов не было, поскольку ГПЗ так устал (возраст, ничего не попишешь), что из него начал сыпаться различный строительный материал.
Окончание этой истории я узнал через неделю, когда зашел к Мамаеву отметить успешную сдачу экзамена по истории партии, который наша группа задвинула в конец сессии. Развалившись на кровати (интересно, а стулья куда подевались?), Мамай тряс головой и рассказывал, что битва у Мамонта, похожая на избиение младенцев, закончилась со счетом 8:2/1:5. По системе Мамая это означало, что восемь бедняг получили неуды, зато один сумел вырвать пять баллов.
Случилось так, что Саничев успел прочитать только половину курса. Понимая, что этого мало, он решил взять еще неделю. Живя по принципу «на старте не торопись, на финише не опаздывай», он зашел в поликлинику последним и увидел себя в черном списке. Явившись на кафедру, он остался верен принципу, растягивая удовольствие от встречи с Мамонтом. Саничев зашел, когда вынесли последнего донора. Сергей взял билет и выяснил, что полоса невезения закончилась перед ним. В билете оба вопроса оказались из первой части. На этом месте Мамаев радостно заржал. Сверкая глазками, он объяснил, что Саничев знает немного, поскольку не утруждает себя науками, а читает фантастику и слушает хард-рок. Но то, что он знает, знает твердо. В этом даже Мамонту его не свалить. Как профессор ни гонял его по первому пункту, Саничев находил разумные ответы на все вопросы. Усталый Мамонт (как-никак, восьмерых затоптал) спросил, готов ли студент отвечать по второму пункту. Глазом не моргнув, Сергей ответил утвердительно. Он сообщил, что эта тема лучше всего изложена у Ландау, Давыдов вопрос упростил, а Блохинцев едва затронул.
Услышав о Ландау, Мамонт потеплел и предложил студенту четверку. И тут Саничев пошел ва-банк. Готовый ко всему, он посмотрел на доску, исписанную формулами, и пожал плечами. Дольский, опешив от дерзости, спросил, зачем тогда он ходил за справкой.
– Честно? – сказал Саничев.
– Конечно!