Фаина сначала подумала, что он перепутал, хотел сказать «ее дочка умерла, а ваша выжила», а потом поняла – Бах сказал то, что хотел…
– Да, – машинально ответила мать. – То есть наоборот.
– Вы уверены, Алена Ивановна?
– Я устала…
– А, может, все же ваша дочурка умерла? Но вы не готовы были с этим смириться и поменяли бирки на руках девочек? Грудники похожи друг на друга. Мать, естественно, свое чадо не перепутает с чужим, но другая роженица лежала в реанимации, а медсестры запомнить всех не могут…
– Мне плохо, – просипела мать и стала закатывать глаза.
Фая тут же подбежала к ней, оттеснив Баха. Она знала, мать притворяется, но подыграла ей, имея свой интерес.
– «Скорую» вызвать? – спросил опер.
– Не надо, я укол сделаю. Принесите, пожалуйста, лекарство. Оно в холодильнике на дверке.
Когда опер вышел в кухню, Фая склонилась над матерью и прошептала ей на ухо:
– Когда он уйдет, ты все мне расскажешь, иначе пеняй на себя!
Бах вернулся с шприцем в руке. Это были обычные витамины. Фая колола их матери периодически, как рекомендовал врач. Но полицейский должен думать, что в шприце лекарство, после которого Алена Ивановна почувствует себя лучше и погрузится в сон.
– Поверните ее, пожалуйста, – попросила Фая.
Бах сделал, как следовало, и она воткнула в худую ягодицу матери иглу. Ввела витамин, повернула женщину на спину, накрыла одеялом.
Тут же мать засопела. Уснула на самом деле или притворилась, Фая с точностью сказать не могла.
– В кухню? – спросил Бах шепотом.
Фаина кивнула, и они вышли из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Мысль о грязном унитазе не давала покоя. Какашки, застывшие на белом фаянсе, хуже, чем бельмо на глазу.
– Я в туалет на минуточку, а вы проходите… Чай, кофе будете? Если да, чайник поставьте.
– Нет, благодарю.
– Тогда просто подождите. Мне там надо прибраться…
И скрылась за дверью.
Баха она не обманула. Вышла через пару минут. Убрала все быстро, но и не тщательно. Потом перемоет. Но сейчас ей нужно знать…
– Вы правда считаете, что моя мать подменила детей? – спросила Фаина, едва переступив порог кухни.
Он не ответил, но над вопросом задумался. После недолгой паузы заговорил:
– Фаина, вы девушка неглупая, я вижу. И вот давайте поразмышляем… Когда-то в одном роддоме на свет появились две больные девочки. Одна умерла, вторая выжила. Судя по документам, скончалась дочка гражданки Доры Эдуардовны Эленберг, а выкарабкалось чадо Алены Ивановны Сидоровой. Но спустя двадцать один год насильственной смертью погибает женщина, потерявшая дитя. Та самая Дора. А у нее работает ребенок, который выжил. То есть вы, Фаина. Да, это может быть совпадением. И не такие бывают, но…
– Но?
– Но все замечают, что эти две женщины, зрелая и юная, похожи. – Он взял Фаю за руку и усадил на табурет. – Как мать и дочь.
– Мы похожи? С Дорой?
– Говорят, да. Я не видел ее при жизни. – Бах подался вперед. – Вы знали, что мать вам не родная и вас родила на свет Дора Эленберг?
Фаина колебалась. Не знала, что ответить, чтобы ей поверили. Даже Михась Аверченко, которому ей экспромтом удалось немного задурить мозги, если бы располагал какими-то данными, не принял бы ее лепет за чистую монету, а уж опер со стажем…
– Фаина, вы устроились в «Млечный Путь» уборщицей, чтобы узнать свою настоящую мать! – решительно выдал Бах. – Это очевидно. Если надо будет, я найду этому доказательства. Пока времени на это не было. Но в ваших интересах поговорить со мной откровенно. Я ведь могу вас не только заподозрить в убийстве, но и задержать на двадцать четыре часа.
– Я никого не убивала. Поэтому задержания не боюсь.
– Вы не были в «обезьяннике».
Фаина рассмеялась, запрокинув голову. Знал бы он, через что ей пришлось пройти за столь короткую жизнь, не пугал бы такой малостью, как «обезьянник». Зря он с ней так. Не угрозами надо было… Лопухнулся старший опер. Не ту выбрал тактику.
– Сажайте, – все еще похохатывая, сказала она.
– То есть откровенного разговора у нас не получится?
– Вообще не понимаю, о чем вы. Я через биржу устроилась в «Млечный Путь». С прежней работы уходить собиралась, и схватилась за первое предложение.
– Получше не нашлось?
– Я студентка, мне удобно работать по скользящему графику.
– Уборщицей?
– Любой труд почетен.
Фая чувствовала себя так уверенно, как никогда раньше. Перестав бояться матери, по крайней мере ей самой казалось, что перестала, она как будто переродилась. Но осознала это только сейчас. Еще пару минут назад она робела перед старшим уполномоченным, а теперь ей даже хочется поиграть с ним. Пусть наденет на нее наручники и увезет в отделение. Все равно ему нечего ей предъявить. Она даже представила себя героиней фильма «Основой инстинкт» в исполнении Шэрон Стоун, и ей захотелось примерить на себя эту роль.
– Завтра извольте явиться на допрос к следователю, тут адрес отделения и телефон, – сухо проговорил Бах, кинув на стол бумажку, похожую на визитку. – К одиннадцати утра.
– А если не приду?
– Я сделаю вывод, что ошибся относительно вашего ума.
– Ничего, переживу.
– Это конечно… Только госпожа Эленберг завещания не оставила. Претендовать на ее активы могут все родственники вплоть до десятого колена. Но если вы ее дочь… – Он выжидательно посмотрел на Фаю. Но она сидела с непроницаемым лицом. – И если вы ее дочь, – повторил Бах, – то захотите сделать генетическую экспертизу, и тут я вам таких палок в колеса наставлю, если буду, как сейчас, вас подозревать…
– Идите уже, господин полицейский.
Он тяжело вздохнул. Но не раздраженно, а скорее, беспомощно. Типа, я хотел тебе помочь, что ж ты, дура, отказываешься?
Но Фаина должна была сначала все выяснить для себя, а уж потом, возможно, завтра в одиннадцать, разговаривать на тему своего рождения.
– До свидания, – попрощалась она с Бахом, проводив его до двери.
– Да, увидеться нам еще придется, – ответил он, уходя.
Закрыв дверь за полицейским, Фая поспешила в комнату, где лежала мать. Настало время откровений…
Михась любил притворяться деревом. Эдаким мощным, ничего не понимающим баобабом. Но он соображал получше многих.
Например, сразу понял, кто убил Айгюль. Но оставил это знание при себе. Зачем полицейским работу облегчать? Пусть сами шевелятся. У них оклад, льготы, ранняя пенсия. Корки опять же, которыми можно сверкнуть в особый момент. Нет, пусть они сами все разматывают… А он подумает над тем, как воспользоваться своим знанием.