Все искали угодить Глориане, однако знать из замков и великих домов Альбиона, что содержала свои угодья и своих крестьян ее именем и именем Рыцарства, что отправляла ее правосудие, что принадлежала поколению, почитавшему ее, знать, для коей она – символ преданности и идеализма, изучала ее, жаждя подтверждения того, чем Королева должна дарить подданных, и ведая, сколь легко добродетели Романтики пресуществляются в пороки Цинизма. Через Глориану и при ее абсолютной поддержке переиначил Монфалькон суть Альбиона, через искусное применение помпезных зрелищ и мифа – навевая златую ложь в стойкой вере, что сия ложь продержится и во благовременье сделается серебряной правдой, – ложь, кою почти все готовы были принять, и ровно потому, почему Монфалькон ее распространял. И празднества Восшествия, что продлятся всю неделю, стали видимым знаком согласия с сими принципами и приверженности им. Оттого знать салютовала Глориане и была весела, когда сражалась в добром дружестве и по сложным Рыцарским кодексам в спектакле на потеху простолюдинам, дабы подтвердить свою верность всему, что означает Глориана, дабы соревноваться не просто в боевом изяществе, но и в ритуалах чести и смиренности, дабы зримо воплотить свою волю к духовности, к истинному значению Рыцарства.
* * *
Королева, удаляясь в длинную галерею, где, по королевской привычке, она сидела и наблюдала турнир через стекло, защищающее ее от пыли и в какой-то степени шума, вела себя столь непосредственно, что кое-кто из не ведавших о ее силе мог решить, будто она бесчувственна, будто она быстро позабыла утраченных подруг. Галерею заполонили многие иноземные посланники, а равно избранные фрейлины и компаньонки, просители их рук, родственники Тайных Советников, жены и дети соревнующихся внизу, провинциальные знакомые Королевы, пользующиеся шансом ее посетить, а равно лучшая часть самого Тайного Совета, что не посетит сегодня Сшибку, а станет дожидаться Королевы в цветах Романтики в последний день, День Восшествия, когда она должна явиться Королевой Ургандой Незнаемой, мистической и благодетельной колдуньей из легенды, подругой героев, спасительницей благородных и бравых.
Глориана блистала в роли Милостивой Государыни с энтузиазмом, черпаемым из непривычной злости на несправедливость своего положения. Монфалькон настоял на ее присутствии, приводя все обеты, что она давала ему даже до восшествия на трон, напоминая о наследии Альбиона, значении и ценности сего наследия. Совесть ее была им пробуждена – но не дух. Она видела смысл в его настойчивости, но, тем не менее, ею возмущалась. В течение прошедших двенадцати лет она неизменно наслаждалась церемониями своего Дня Восшествия, достигавшими апогея в Маскераде, где исполняла главную роль, однако исчезла Уна, исчезла Мэри, исчез добрый, глупый сир Танкред, и она лишь острее ощущала их отсутствие и горевала по ним, улыбаясь, болтая и время от времени поднося беспечную руку к окну.
Ее словно предали – невиновная Уна, хитроумный Монфалькон, Совет, компаньонки и подруги, – ибо теперь у нее не было друзей, только подданные, вассалы, ее слуги, ее тайны. Подобные чувства породили в ней яркие всплески остроумия. Она уже не была собой. Она играла Глориану в полный рост, и немногие предполагали, что вскоре она может сломаться, и из сих немногих мало кого сие волновало. Она была как величественный флагман, поднявший всякое ветрило для ловли ветра: знамена все полощутся, медь и дерево, позолота и краска блещут в лучах солнца, Глориана приветствуема любым наблюдающим за скольжением ее по волнам, и никто не ведает, что под ватерлинией нет у нее ни руля, ни якоря.
Начался первый поединок на особом ристалище, возведенном на большом искусственном острове посреди декоративного озера, дабы у всей народной массы имелся отменный вид на происходящее.
Сир Тимон с Моста Гравени, юный рыцарь в синем и белом, состязался с более опытным сиром Паломнием из замка Килколман, причем сир Паломний спешился, взял две пики и, помогая антагонисту встать, протянул тому одну, дабы продлить схватку, пока один не падет или не преломятся пять пик. Рыцари в обременительной, чудной сшибочной броне, в закрытых шлемах и полных доспехах передвигались по площадке неспешно и избирательно и, уподобясь танцорам древней пантомимы, наносили удары один другому со стилизованной грациозностью. Над ними, окружая их, притихла толпа, что обливалась потом в августовском зное и понимала неудобство паладинов, медленно изжаривающихся в ходе боя.
Убаша-хан поймал взгляд Королевы, отвернувшейся от сей сцены. Он улыбнулся и поклонился, и она крикнула:
– Добрый милорд, придите и посидите со мною. Мы с вами давно не беседовали.
Высокий татарин в золотой накидке и серебряной кольчуге, церемониальном костюме аристократа его страны, приблизился и поцеловал Глориане руку.
– Я озабочен, – молвил он негромко, – благополучием графини Скайской.
Королева притянула его, дабы усадить на кушетку подле себя.
– Как и мы все, милорд. – Она говорила не без легкости.
– Я изрядно восхищался сей леди.
Глориана не ослабила бдительности, но уверилась в том, что читает в темных восточных глазах искренность.
– Как и я, Убаша-хан.
– Идут разговоры, что она погибла.
– И разговоры, что она бежала. И разговоры, воистину, милорд, что она уехала жить с вашим же господином, в Татарию, в вашу Московийскую столицу.
Татарин улыбнулся самыми кончиками губ:
– Лучше бы она так и сделала, Ваше Величество.
– Кажется, вы не считаете ее убивицей.
– Мне все равно. Если она жива, я бы ее нашел.
Глориана изумилась такому напору, но осталась церемонной Королевой.
– Се ответственность лорда Рууни и лорда Монфалькона.
Убаша-хан прошептал секрет:
– Мои люди тоже ищут.
– В Альбионе?
– Повсюду, Ваше Величество.
– В таком случае вы, конечно, сообщите лорду Рууни о чем-либо услышанном, милорд.
– Сообщу, разумеется, Ваше Величество. Но странно то, что мы ничего не слышали. Нет доказательств того, что она вообще покидала дворец.
– Ах, в самом деле? – Столь болезнен был предмет разговора, что Королева отвернулась, имитируя скуку, дабы скрыть истинные свои чувства, свою заинтересованность.
– Мы длим поиски.
– Мы слышали, милорд, что татарские купцы успешны в торговле, – молвила Глориана чуть громче обычного, – с народами наших провинций Восточных Индий, особенно с горными государствами Патанией и Афганией. Ваше купечество разбогатело?
Он также сделался политиком и сказал:
– Купечество богатеет или гибнет, Ваше Величество. Иные разбогатели, несомненно.
– Торговля меж народами несет знание, а знание несет мудрость, милорд. Мудреет ли ваше купечество? – Она выполняла функцию, ожидаемую от нее Монфальконом, и могла не думать об Уне.
– Татарский народ славен мудростью, Ваше Величество.