– Это все, – сказал наконец инспектор, разворачивая к ней бумаги. – Подпишите здесь. И еще здесь.
«Остается только Елена Ниловна… – в смятении думала Александра, подписывая свои показания. – Вся надежда теперь на нее…» Но стоило ей представить морщинистое безжизненное лицо госпожи Стоговски, мысленно встретить испытующий взгляд ее младенчески молочных глаз, услышать ее тусклый голос, произносящий неизменно циничны, язвительные речи, как надежда переставала казаться заманчивой. «Скорее бы уехать… Подумать только – уже все эксперты, давшие положительные заключения на «Детей садовника», мертвы. Трое из трех! Петер Моол, Надя и этот зловещий Тидеман с пухом на макушке. Боже, а я сижу тут и рассказываю полицейскому о том, что ничего не знаю о финансовых затруднениях Варвары, и строю предположения о том, куда она собиралась перед тем, как идти к Стоговски!»
– Когда вы планируете возвращаться в Москву? – спросил ее полицейский, наливая себе чашку кофе из термоса. Это был не тот инспектор с внешностью восточного типа, которого Александра видела вчера у парка Вондела, а другой – крепкий, коренастый, с красноватым простым лицом, настоящий крестьянский тип старых Нидерландов, так часто воспеваемый живописцами золотого века.
– Вероятно, сегодня вечером, – ответила Александра.
– Тогда не буду вас особенно предупреждать, чтобы вы были осторожны по вечерам. – Он дружелюбно улыбнулся поверх дымящегося кофе. – А то случается всякое, особенно сейчас. Видите, ваша знакомая жила здесь много лет, чувствовала себя в безопасности и пошла вечером через парк одна. И вот что случилось! Погибла из-за телефона и нескольких пустых кредиток, которые при ней были. Да, еще пропала булавка с красным камнем, которую она носила. Ценность невелика, но именно булавка, скорее всего, привлекла преступников.
Внимательнее взглянув в лицо Александре, инспектор перестал улыбаться и нахмурился:
– Что с вами? Вам плохо?
– Да, мне трудно об этом слышать, – вымученно проговорила Александра. – Вечером я постараюсь уехать.
– Жаль, что не останетесь на День святого Николая! – заметил инспектор. И по голосу было слышно, что это не дежурная фраза, ему действительно жаль.
На его столе, помимо компьютера и папок с бумагами, стояла круглая коробка имбирного печенья и завернутый в целлофан марципановый поросенок оглушительно-розового цвета. В углу большого кабинета, где сидели еще несколько сотрудников, мигала огоньками маленькая искусственная елка, украшенная гирляндами из флажков Амстердама: красных с черной полосой и тремя косыми белыми крестами. Под елкой сидел плюшевый медведь в шарфе.
– Может быть, я немного задержусь, – сказала, поднимаясь, Александра.
Эльк ждал прямо напротив здания полицейского управления. Утром ее разбудил телефонный звонок – звонила по внутреннему телефону Лиз де Бак, сообщая, что Александру ждет внизу ее друг. Художница, стараясь говорить спокойно, попросила передать, что поедет в полицию сама. Когда она спускалась вниз, у нее было предчувствие, что Эльк все же ее подкарауливает. Но он ушел. Не было его ни на улице, ни в здании управления. А сейчас он стоял неподалеку от входа, заложив руки в карманы пальто, разглядывая прояснившееся небо, с самым невозмутимым видом.
Александра приостановилась на миг. Потом повернулась и пошла прочь, стараясь не спешить. Вскоре за спиной послышались нагоняющие шаги, и знакомый голос произнес:
– Вижу, со мной ты говорить не хочешь. Кстати, доброе утро!
– Доброе утро, – бросила она через плечо, не глядя. – Если ты переживаешь, как все прошло – прошло хорошо. Я ничего лишнего не говорила. О тебе не говорила вообще. Мне задали только пару вопросов.
– Я и не беспокоюсь. – Эльк нагнал ее и теперь шел рядом, пытаясь приноровиться к ее шагам. Ему было нелегко сделать это из-за больной ноги, он сильно прихрамывал. На этот раз Александра совсем не жалела его. – Мне не нравится, как мы расстались вчера.
Художница остановилась. Эльк стоял в шаге от нее, слегка задыхаясь, пытаясь улыбнуться. Улыбка получалась натянутой. Он снял очки, сощурился и вновь надел их.
– Не гоняй меня так, – попросил он. – Я на машине. Отвезти куда-нибудь?
– Я отлично доберусь сама, куда мне требуется. – Александра смотрела куда-то за его плечо. – Да… Ты слышал новость? Про смерть Тидемана?
– Только что узнал, – кивнул Эльк. – Это все объясняет.
– Все? – Теперь она смотрела прямо ему в глаза. – Что именно это объясняет?
– Стоговски утверждала, будто двое из троих экспертов мертвы, – напомнил Эльк. – Она имела в виду старого Моола и Тидемана, конечно. О Тидемане просто никто еще не знал.
– О Тидемане во время нашего с ней разговора никто не знал вообще, – отрезала Александра. – Его нашли только поздно вечером. Ей начали звонить по этому поводу около полуночи, когда она сладко спала. А она, по-твоему, уже об этом знала? Откуда же?
Эльк внезапно облизал губы кончиком языка. В этом движении было нечто змеиное.
– Никому об этом не говори, хорошо? – сказал он внезапно низким, незнакомым голосом. – Я сам спрошу у Стоговски. А лучше не спрашивать.
– Эльк… – Александра продолжала в упор смотреть на него. – Ты сейчас пытаешься убедить меня в том, что Елена Ниловна каким-то мистическим образом была осведомлена о смерти Тидемана, которого даже еще не нашли мертвым. А она знала, что он мертв, оговорилась, сообщила мне, что двое из троих мертвы. То есть ты мне предлагаешь поверить в твои слова о том, что Стоговски – сущий дьявол. Что старая больная женщина, прикованная к инвалидному креслу, имеет отношение к этой смерти. Помню, ты уже говорил, чтобы я была с ней осторожна. Я была осторожна. Теперь я стала очень осторожной, и не только с ней.
– Я сейчас прошу, будь очень осторожна, – произнес Эльк, заметно нервничая. – Думай обо мне все что хочешь, но не откровенничай с ней. Я желаю тебе только добра…
– Стоп-стоп, – прервала Александра. – Тебе вообще не придется ничего говорить, если Надя окажется жива. В этом случае факты будут за тебя. Иначе, понимаешь ли… Иначе…
Она ждала нового потока заверений в том, что Надя жива, была готова к тому, что Эльк повторит неуклюжую вчерашнюю ложь о том, что он видел ее у Стоговски. Но мужчина, обернувшись в ту сторону, где располагалось здание управления, молчал и лишь близоруко щурился, кого-то выглядывая среди снующих по маленькой площади людей. Александра взглянула в ту же сторону.
– Вот видишь, – мягко проговорил Эльк, беря ее под руку. Это было очень кстати, потому что был миг, когда Александра чуть не потеряла равновесие. – Я сказал правду. Только о Стоговски ни слова, прошу тебя! Я и так уже рискую с ней поссориться навсегда.
Но Александра не слушала его. Она смотрела на хрупкую женскую фигурку, которая, приближаясь, приобретала все более знакомые черты. Она узнавала смешно торчащие хвостики за ушами, выпуклый упрямый лоб и круглые, наивные серые глаза, детское выражение которых так молодило Надю. Та приблизилась вплотную и, что-то бессвязно бормоча на смеси языков, обняла Александру за плечи, неуклюже поцеловала в щеку. Художница не сопротивлялась. Она была ошеломлена.