— Я вижу в этом новую возможность для нас. Далекие рынки и импорт экзотики, который может прибыть к нам не только на верблюдах, наших кораблях пустыни, но и на кораблях по морю.
Кхалкхариб едко рассмеялся.
— Все это очень неплохо! Вот только у нас нет флота из финикийских кораблей.
— Нет. У нас нет. Но есть у него.
Вахабил покачал головой.
— Даже будь он благосклонно настроен — что очевидно не так, — у нас ни единого порта, подходящего для того, чтобы в нем разместить настолько большие корабли.
— Тогда нам нужно построить порты.
— На это уйдут годы.
— Меньше лет, чем на войну, если постараться. И в то же время наши караваны продолжат мирно ходить между рынками. Возможно, что с большей прибылью, чем когда-либо.
— Но откуда нам взять столько рабочих? Наши племена заняты на полях и сборе благовоний, укрепляют каналы, пасут стада и трудятся на городских работах…
— Поэтому нам нужно договориться о наемном труде. Израильский царь сделал то же с Хирамом и Финикией. Разве мы не способны договориться? Ты сам сказал, что корабли — корабли, способные принять на борт сколько? Сотни людей? — уже сейчас строятся в его заливе. Эти люди способны помочь нам расширить готовые порты. Каждый порт даст возможность продать такое количество товара, с которым не справится ни один наземный караван.
— Но отчего ты думаешь, что царь израильтян вообще захочет иметь с нами дело? — спросил Кхалкхариб.
Я рассмеялась и сжала ладони.
— Уважаемые, мы самый убедительный из народов. Я могу сказать вам, что нас поддерживают самые грозные боги. Могу сказать, что наши советники невероятно проницательные политики. Все это правда. Но в данном споре есть и более весомый аргумент. Царь Израиля жаждет роскоши. Он ревниво стремится к лучшему в этом мире. И у него есть флот, которым можно расплатиться за лучшее. А потому мы убедим его тем самым, чего он больше всего на свете желает: богатствами. Он согласится, поскольку не может позволить себе не получить благовоний Хадрамаута и потерять все золото Пунта. Покуда храмы возносят молитвы богам, покуда мертвых готовят к их погребению, покуда ценится в мире золото, будут существовать и рынки богатства Сабы. И мы — как объединенное царство — куда более лакомый кусок, чем наши части по отдельности, с нами можно договориться на более выгодных условиях, чем могут предложить Хадрамаут или Пунт.
Вахабил рухнул на скамью.
— Моя царица, насколько я слышал, гордость царя не уступает его коварству. Ты говоришь о царе, к которому ты отказалась отправить посольство, царе, который пренебрегает нами с тех пор, как ты взошла на трон.
— Тем больше он будет заинтригован, когда посольство к нему прибудет.
— Пусть так, но царь известен как правитель, способный впечатлять других настолько, что люди просто перестают видеть иные пути, кроме его собственных. Говорят, что он владеет волшебством своего бога.
Я вновь рассмеялась.
— Вахабил, неужели ты действительно в это веришь?
Он покачал головой.
— Я долго говорил с Тамрином, которого знал много лет как человека крайне стойкого. Но даже он страдает, когда царь отказывает ему во внимании, и расцветает, когда тот проявляет хоть каплю внимания, словно тот царь для него само солнце. Какое посольство ты можешь послать, чтоб сравниться с царем своей мудростью, кто выстоит, если все разговоры о нем — правда?
— Посольство, которому он не осмелится отказать, — сказала я. — Саму себя.
Буду ли я безрассудной или я буду бесстрашной?
Буду и той, и другой.
К потоку их возмущения я была не готова.
— Моя царица! — Вахабил стукнул ладонями по столу. — Ты не можешь!
— А кто говорит царице, что она может и чего не может?
— Это слишком опасно, — сказал Ниман. Рядом с ним Абйада покачал головой.
— Твой трон будет в опасности, — продолжил Вахабил. — Что помешает другим потребовать его в твое отсутствие?
От их возражений, впервые с тех пор, как я вошла в зал совета, меня захлестнула тревога.
Что я наделала? Что я сказала, тем самым на это решившись? Подобную браваду, как только она озвучена, уже не отыграть назад.
Я должна быть умной. Я должна действовать быстро.
— Никто не сможет сделать того, что собираюсь сделать я. К тому же кто решался на подобное раньше?
Даже Хатшепсут, царица-фараон, лично не посещала Пунта.
— Ода, кто ел ядовитую змею, пока та еще жива? Да и к чему кому-то хотеть подобного? — ответил Вахабил. — Если ты собралась выйти замуж за выгоду, о царица, молю тебя, позволь своим сородичам все устроить. Иначе это не делается.
Снова свадьба.
Я не знала, смеяться мне или закричать на него.
— Это будет иная сделка. Я отправлюсь туда как царица. Как одна правительница к другому царю. Никто, даже ты, Кхалкхариб, не сумеет сделать нашу ссору настолько бурной, как сумею я. А я сумею сделать ее воистину царской. И все же ты будешь сопровождать меня. Ты и Ниман.
Снова протесты, но даже посреди этого шума решения приходили ко мне быстро, без предварительных размышлений. Я ощущала это с приливом радости.
Вахабил откинулся на спинку скамьи, воздел руки в воздух.
— Полно вам, советники, — сказала я, стоя перед ними. — Разве вы не знаете, что говорите это царевне, которая путешествовала вместе с вами от берегов Пунта? Которая спала под звездами вместе с вами, не зная, в которую из ночей на нас могут напасть северяне? Не зная, не наполнится ли сухое русло реки, не унесет ли нас, спящих, бурный поток? Разве мы вместе не ехали по прибрежной равнине Хадрамаута, по долинам Катабана на самом краю пустыни?
Ниман покачал головой.
— Это иное.
— Да. По сравнению с прошлым это путешествие будет приятной прогулкой. И моей возможностью своими глазами увидеть наш северный путь. Конечно, если вы говорите, что не готовы к долгим дням путешествия…
— Я с радостью поеду вместо тебя как кузен и как родственник, — сказал Ниман.
— Тогда как родичи мы поедем вместе. — Я снова села. — В Сабе мы защищены. Но мы изолированы от мира. Мы рассчитываем на наших торговцев, приносящих нам новости от чужих дворов, в которые кажутся столь влюбленными, мы доверяем им говорить вместо нас. Давайте же увидим эту силу — эту угрозу — собственными глазами. Мы обратили взоры к нашим горам и сухим руслам и подчинили себе дожди. Мы обратили взгляд к небесам и построили храмы в честь наших богов.
Теперь давайте посмотрим на мир. Иначе, оставшись в изоляции, однажды мы обнаружим, что на долгие годы отстали от мира в своем устаревшем раю, что мы отделены от всех, как земли из легенд. Однажды, пусть и через множество столетий, к нашим границам подойдут армии. И мы не можем позволить себе быть невинными, как дитя, слишком долго пробывшее в колыбели.