Вопросов много. Ответов нет.

Загадка века. Тайна мастеров.

ОБРАЗ ПЕЧАЛЬНЫЙ И СВЕТЛЫЙ
штрихи к незавершенному портрету

1

Я не уверен, что мои корявые штрихи помогут вам дорисовать сакраментальный портрет Волхитки, но промолчать не могу.

Случилось так, что с детства мне была знакома эта «загадка века, тайна мастеров» – икона Беловодской Божьей Матери. Более того, есть у меня в шкатулке одна великолепная деталь – золотая слезинка, так я назвал её, которая могла бы в руках у мастера превратиться в золотую точку для вашей книги…

Но давайте лучше по порядку.

То, что я вам здесь пишу, рассказал мне дед мой, который богомазом был по молодости, покуда руку шрапнелью не рвануло на японской в Порт-Артуре.

История с иконой Беловодской Богоматери случилась в ту пору, когда на русских землях громыхнула революция и антихристы под видом богоборчества – беззастенчиво и ненасытно – пустились грабить наши монастыри, церкви, души…

В хозяйстве, как известно, и пулемёт не помеха, так что же про икону говорить? Вещь необходимая. И вот однажды у одного из деревенских мужиков появилась в хозяйстве оригинальная дверь: огромная икона какой-то богородицы в белоснежных одеждах, в золоченом нимбе с драгоценными каменьями, сверкающими на солнце.

Справедливости ради нужно сказать: это был хороший, хозяйский человек, Виктор Деловитов, Витя, которого сызмальства прозвали – Деловитя. Он был примерный семьянин и любящий отец. Только, видно, был он до того толстокожим и до того оболваненным, оглушенным революционною шумихой – даже сам не ведал, что творит. Это не служит никаким оправданием для Деловити, но…

В общем, дело было так.

2

Река долину распилила в аккурат пополам. На левом берегу остались покосные луга, а на правом – Монастырская пустошь, густо поросшая вереском и папоротником. Неподалёку от пустоши залегали торфяники – вот ими-то как раз и топились монахи, несколько веков тому назад обосновавшие здесь монастырь; камень пришлось добывать им в пяти километрах от пустоши – на плотах и на лодках сплавляли. После революции – года через три – монастырь подняли в воздух при помощи взрывчатки; остались только обломки, зубасто торчащие там и сям. Вольный ветер, какой всегда посвистывал над Монастырской Пустошью, всяких семян горстями набросал на место взрыва. С годами там зазеленела молодая поросль – сосёнки ощетинились, живучие лиственницы. Дорога, каменными плитами вымощенная к монастырю, заросла, задичала. Упали кресты монастырского кладбища и провалились могилки, налитые слезами дождей.

Первое время, когда эта Пустошь не сильно ещё задичала, окрестные парнишки любили тут ошиваться тёплыми летними днями и вечерами, какой-нибудь запойный мужичок или бродяга находил тут приют. Но позднее охотников здесь побывать становилось всё меньше и меньше, а потом и вовсе никто нос совать не решался – дурная слава оградила это место от людей. Только дикие птицы гнёзда свивали в камнях, разорванных чудовищным зарядом тротила. Только зверь какой-нибудь вырывал себе нору среди молодого густого подроста, корнями охватившего фундамент бывшего монастыря.

Виктор Деловитов – Деловитя – несколько лет подряд заглядывал в эти места; торфяники его привлекали; в начале погожего лета он сушил торфяные пласты, а позднее переплавлял на лодке – топился этим торфом едва ли не всю зиму.

А в тот день – в середине июля – Деловитя с необычным каким-то грузом приплыл на лодке с монастырской стороны.

Два рыбака, сидящие с удочками на бережку, в недоумении переглянулись.

– Чего это он поволок?

– Торф. Чего же?

– Ну, ни хрена себе – торф…

– Ну, а что же?

– Да ладно, ты смотри! Клюёт!

– Ох, ты… сорвалось…

– Меньше рот раззявливай. Ушла такая добрая – килограмма на три, на четыре…

У Деловити в лодке была икона – большая, тяжелая. Он выволок её на берег. Взвалил на хребтину – аж треснула косоворотка по шву! – и в горку попёр, буряком наливаясь, кряхтя от натуги.

Небольшой, но аккуратный пятистенок Деловити – на берегу. Не заходя в избу, хозяин взял в сенях ящичек для инструмента – гвозди, щипцы, молоток. Две металлических дверных петли прибил к доске – вверху и внизу. Икона, когда он проткнул её первым гвоздём, словно бы сдавленно охнула – таким каким-то странным звуком отозвалось дерево. Деловитя даже вздрогнул и на мгновенье замер – молоток над головой. Но через мгновенье он опять колотил, как ни в чём не бывало.

Дверь получилась у него. Хорошая, прочная дверь, которую хозяин навесил не где-нибудь, а присобачил – вернее сказать, присвинячил, в свинарнике. Добротный был свинарник у него, только дверь недавно ветром своротило; такой оглашенный порыв налетел, а дверь была открыта – сорвало с петель и раскололо на половинки. Деловитя думал новую сварганить, а тут – почти готовая под руку подвернулась.

– Ну, вот, – поглаживая дверь, сказал хозяин, обращаясь к хавронье. – Теперь сквозить не будет.

– Хрю-хрю, – ответила довольная чушка, лежа в дерьме и благодушно сморщив рыло. – Хрю… хрюновина хорошая!

– А ты как думала? – Хозяин улыбнулся. – Я для тебя ни чо не пожалею.

Эта хавронья – «чугунная чушка», как называл её Деловитя – была таких необъятных размеров, что даже не могла открыть заплывшие салом глаза и не могла перевернуться с боку на бок. Хозяин сам её ворочал каждый день, рискуя заработать грыжу, но опасаясь, как бы у хавроньи не случилось пролежней и сало не пропало бы за здорово живешь.

Собираясь покидать свинарник, Деловитя посмотрел хозяйским глазом по сторонам и нахмурился. «А это что? Откуда кровь?»

А получилось вот что. Икона действительно сдавленно охнула, когда он пробил её первым гвоздём. А второй гвоздина – остроносая новёхонькая двухсотка – с тыльной стороны вдруг все шпоны выбил и проколол Богородице правую руку. И через минуту-другую на грязном полу свинарника можно было увидеть капли свежей крови…

Деловитов подхватил ящик с инструментами и пошёл домой.

– Есть будешь? – спросила жена.

– Ага. Проголодался.

– Ну, присаживайся.

Широко расставив руки – локтями в стол упёрся – хозяин приступил к вечерней трапезе; солнце уже валилось на закат.

Красный луч пробрызнул по столу и отразился в капельке расплавленного жира, плававшего в тарелке.

– Слушай, – вспомнил Деловитя, глядя в тарелку. – Что там за кровь?

– Где? Господь с тобой! Да это жир…

– Да не здесь. В сарайке.

– А-а… – протянула жена, поправляя платок. – В сарайке – это я рубила курицу, а то надоела уже: снесёт яйцо и расклюет, зараза. Да ещё и по соседним гнездам шабрится. Одни убытки с такой несушкой.