* * *
– …Ну и как там, за морями-то? – брат отца подвинул Егору миску с груздями. – Закусывай-закусывай, Егорушка. Среди своих, чай, не стесняйся…
– Благодарствую, дядька Аникий. Хороши у тебя грузди, я уж и забыл, когда пробовал такие! – Егора не удивил вопрос старика: после столь долгого отсутствия его кто только не расспрашивал. Вот и сейчас дядька не просто так зазвал – за столом уже собрались его приятели, в основном такие же увечные ратники, и еще народ подходил.
– Вот и побалуйся. Сейчас моя еще и рыжиков выставит, – довольно закивал дядька. – А пока, племяш, ты уж нас, стариков, рассказом потешь. Любопытно нам, как в иных землях у воинов заведено? Слышал я, что коли дружинника какого в бою поранят, и службу нести он уже не способен, вон, вроде нас с Филимоном, то ярлы [5] нурманские дают им обеспечение до конца жизни. Что скажешь? Так?
– Угу, как же – обеспечение! – зло хмыкнул Егор, живо вспомнив своего первого ярла. – Это, дядька Аникий, коли ты ему кровным родичем приходишься. Да и тем не всегда… С чего бы ярлу о них заботиться? Он же дружину себе по большей части за долю в добыче нанимает. Выплатит, что по уговору положено, и все. Ну, может, за руку отрубленную или иное увечье чего-то добавит. Вот врут они здорово, когда заманивают к себе на службу и обещают горы золотые – это да…Ух, и хороша у тебя бражка, дядька Аникий!
– Вот и побалуйся, племяш, побалуйся… – повторил хозяин, но расспросы продолжил. – Неужто прямо так и врут? Слухи-то все равно не остановишь. А ярл – это по-нашему, считай, сотник, невместно ему врать.
– Это только с первого взгляда так кажется, а поглубже глянешь. – досадливо поморщился Егор. – У нас сотник при сотне состоит, и ратники почти все родня друг другу, ну, по крайности – свояки, а там. Чем больше такой себя нахвалит, тем больше бойцов к себе сманит. Вот и сыплет обещаниями, и деньгами одаривает, только потом все равно свое возьмет.
И людей в бою ему беречь не с руки. Добыча какая есть, такая и есть – одна на всех, а чем меньше воинов уцелеет к концу похода, тем долей меньше и сами доли жирнее. Поэтому на драккаре дружба между воинами – дело редкое, – пояснил Егор, видя недоверчивые взгляды слушателей. – Это у нас сотник за каждого ратника душой болеет и готов голым на углях отплясывать, лишь бы от вражеских подарков отлягаться и своих ратников сохранить. А там… Старший брат мой так и сгинул. Хотели взять на щит нурманскую ладью, сошлись с ней борт о борт, а как ярл почуял, что не выходит, так тех, кто на чужую ладью успел перескочить, всех и бросил. Демьян тоже там… До конца бился…
– Ну, а ты чего ж?! – саданул себя по колену кто-то из ратников.
– А я без памяти валялся… – Егор покосился на спрашивавшего и только вздохнул, сожалея, что начал этот разговор – сколько раз сам вспоминал тот бой и изводил себя, что не успел к брату. – Ярл обушком меня сзади приложил, чтобы, значит, на подмогу не кинулся. Любил он меня безмерно… с-сука… потому как на мне еще долг висел. Вот за то он меня и облагодетельствовал – денежки свои спас…
Егор тяжело поднялся из-за стола: продолжать разговор ему расхотелось.
– Пойду я, дядька Аникий.
– Нет, Егорушка, ты уж посиди, – властно, на правах старшего, остановил его дядька. Слова он говорил хоть и ласковые, но голос прозвучал, как приказ.
Перечить старшему родичу, тем более при чужих – не дело. Егор опустился на лавку. Аникий обвел глазами набившихся в избу слушателей и кивнул племяннику:
– Я понимаю, вспоминать такое не сладко, но ты уж не обижайся. Смотри, сколько люда тебя послушать пришло. Я ведь не зря и мальцов отсюда не гоню, и новики наши здесь – им особенно полезно правду послушать. А то у нас тут всякое про чужие края да заморские веси говорят. Особенно купцы заезжие. Ты-то сам там побывал, насмотрелся, ты наш и веры тебе больше – вот и расскажи…
Пришлось рассказывать – было что. Известно же – хорошо там, где нас нет, или когда чужую жизнь со стороны видишь, проездом. Судя по тому, как молодые охали и ахали, иные подробности они от Егора впервые услышали.
До самой ночи тогда затянулся разговор. Несколько раз порывался Егор по делам пойти, да Аникий с Филимоном, словно сговорившись, поочередно на больное или смешное надавливали, а то и просто останавливали, и отказать изувеченным старикам с серебряными кольцами ратник не мог.
Лица мальцов да новиков, что набились в тот вечер в горницу к Анисиму, он тогда и не запоминал. И потом не задумался, с чего это его дядька собрал такие посиделки, а стоило бы задуматься: именно после этих посиделок и начали новики со всего Ратного бегать к Егору. Надоедали изрядно, но не прогонишь же, коли за советом приходили.
* * *
От неожиданной догадки Егор чуть себя по лбу не шибанул. Это ж кем надо быть, чтобы только сейчас понять: не могли увечные ратники отстраниться от жизни села; не мечом, так иными делами все время крепили Ратное. Исподволь, так, что в глаза это особо не бросалось.
А он-то вознесся в своих мыслях, дескать, один-разъединственный о Ратном радеет – так со своим десятком раздергал силы бунтовщиков, что и воевать некому стало! Да уж, радетель… А теперь даже поблагодарить дядьку Аникея не получится – опоздал. Разве что могиле его поклониться.
Егор принялся заново прикидывать расстановку сил в селе, не отбрасывая, как раньше, выбывших из строя воинов и прибавляя к ним их потомство. Сколько сыновей у того же Филимона? А зятьев? И все они ратники, да еще в разных десятках, а слово отца и тестя для них очень весомо. Остальные увечные, скорее всего, тоже в стороне не стояли – они же всегда держались вместе и выступали на сходах тоже вместе. Никто этому не удивлялся – общие беды и воспоминания сплачивают, но, похоже, на своих посиделках старики не только жаловались на судьбу да перебирали болячки. Если считать, сколько в Ратном ушедших на покой воинов, то Филимон у них не десятником получался, а как бы не полусотником. И эту, весьма немалую силу он направлял на поддержание мира в общине. Интересно, сам по себе – или еще с кем-то советовался?
Сделав для себя это неожиданное открытие, Егор и сам не заметил, как расплылся в улыбке: выходит, не одинок он в своих стараниях!
«За такое не обидно и дураком себя почувствовать!» – вынырнув из своих размышлений на этой мысли, Егор обнаружил, что чуть не уткнулся носом в чей-то забор. Хмыкнул про себя, дескать днем на ходу спит, потер непонятно с чего занывший лоб и огляделся.
Неподалеку виднелась крыша Анисимова дома, и до отъезда Первака оставалось все меньше и меньше времени. Разговор с десятком предстоял очень серьезный: не каждый день принимаются решения, которые резко меняют всю жизнь, поэтому Егор и не спешил, перебирая в уме те события, которые сами собой подталкивали его к нужному выбору. Луке, когда тот на выручку Корнею кинулся, он помог – не дело было допускать до беды. Но в тот раз все еще было неясно, да и Пимен с Устином, если и впрямь какую подлость задумали, в конце концов на нее так и не решились. Может, потому и не решились, что понимали – не поддержат их в селе в таком деле, а вот потом… Потом уже по-всякому могло повернуться, кабы не та встреча весной.