– Вернете подданных? – недоверчиво переспросил Алтан. – А моим братьям?..

– Они пусть пока подождут. Верну и им, когда заслужат и докажут, что так же преданны мне, как и ты. А ты уже немало сделал для меня… помнишь сватовство Есугея?

Алтан густо покраснел, опустив глаза. Таргудай похлопал его по плечу.

– Ты заслужил свое. Только на этот раз сделай все правильно, без ошибки…

– Я все сделаю, дядя Таргудай! – твердо сказал Алтан, преданно поднимая на него глаза. – Сделаю все как надо, и не промахнусь…

– Вот-вот, съезди и поговори с ними по-свойски. На меня пожалуйся, мол, не дает воли, поругай хорошенько, да слов не жалей, чтобы поверили, а затем и впрягись вместе с ними в поиски племянников.

Проводив его, когда за пологом скрылось льстиво улыбающееся, безмерно радостное лицо Алтана, Таргудай, подумав, усомнился в правильности того, что в запале щедрости пообещал своему племяннику: «Видно, что-то я поторопился с возвращением ему людей… ну, да ладно, пусть пока делает дело, а там будет видно…»

* * *

Алтан, выбирая, к кому из братьев-киятов направиться ему со своим делом, остановился на Даритае. Бури Бухэ и Ехэ Цэрэна он отверг сразу: с этими быками с толком не поговоришь, глупые и бодливые, только и смотрят, как бы поддеть человека своими рогами. И припугнуть их нечем: живут сами по себе; если раньше хоть побаивались Тодоена и Есугея, теперь уже никакой узды не знают. Некоторое время он выбирал между Хутугтой и Даритаем и, наконец, остановился на последнем: Хутугта слишком недоверчив, скрытен и, скорее всего, он первый и задумал так, чтобы не говорить ничего им, детям Хутулы.

Подумав и взвесив все еще раз, Алтан решил, что самому ему не нужно впутываться в поиски племянников: ведь потом, когда Таргудай, узнав о детях Есугея, начнет свои поиски, само собой откроется то, что донес ему он, Алтан, и тогда жди мести от братьев-киятов, особенно от Бури Бухэ и Ехэ Цэрэна – они только и ждут повода, чтобы расправиться с ним.

Приехав к Даритаю глубокой ночью и сидя в его юрте за наспех накрытым столом, он с ходу набросился на него, беря его врасплох:

– Как же так, брат Даритай, ты ведь неглупый человек, неужели ты не подумал о том, что ты делаешь? Ты же сам себя в пропасть толкнул!

– Как? – спросонья не уразумев, о чем он, испуганно всматривался в него сквозь щелочки глаз Даритай. – Куда это я себя толкнул?

– Ты почему хоть мне не сообщил о том, что вы ищете детей Есугея?

Тот, побледнев, не находя слов в ответ, жалобно моргал глазами.

– Ты хоть думаешь вот этой своей головой, в чем ты через день будешь нуждаться? Хутугта твой болен, завтра-послезавтра уйдет от нас, а ты тогда куда пойдешь? К этим глупцам Бури Бухэ и Ехэ Цэрэну? Да ты с ними дня одного спокойно не проживешь, каждый день у них на уме какие-нибудь смуты, то воровство, то драка. Тебе придется идти к Таргудаю, а кому другому ты будешь нужен, подумай-ка. Но примет ли он тебя в свой курень, если ты за его спиной с темными делами связываешься? И мы, если ты от нас, кровных сородичей все время что-то скрываешь, как можем мы перед ним за тебя поручиться? Ты понимаешь это или нет?..

Алтан еще долго упрекал, увещевал Даритая и, наконец, тот окончательно сломился.

– Ладно, брат Алтан, ты не обижайся, – вздохнул он тяжело. – Отныне я буду тебе сообщать обо всем.

– Вот это другое дело, – сразу изменил повадку Алтан. – Это слова разумного человека… Знаешь, что я привез тебе в подарок, а?

– Что?

– Китайский архи!.. Скажи, чтобы принесли мою переметную суму.

В доверху набитой суме, и в самом деле, оказались немалые подарки: три разноцветных куска шелковой ткани для жены Даритая, хамниганские зимние гутулы для него самого, бронзовая чаша, украшенная кораллами и нож, остро отточенный, из зеленого камня, какие были теперь большой редкостью в здешних степях.

«К чему вдруг так расщедрился брат Алтан? – удивленно рассматривал Даритай выложенные перед ним дорогие изделия. – Что это такое важное у него случилось?»

До утра они пили привезенное Алтаном в белом глиняном кувшине прозрачное вино, крепкое как хорзо, а перед рассветом Алтан засобирался домой.

– Я не буду показываться брату Хутугте, – охрипшим, заплетающимся голосом говорил на прощание Алтан. – Он болен, а я пьян… о чем же мы с ним будем разговаривать, правильно?.. А ты, если он потом спросит, зачем я к тебе заезжал, скажи, что я просто заглянул по дороге, повидаться, и все. Степные просторы широки, а у человека много дорог, мало ли, кто как может ездить… И дай-ка мне в дорогу какого-нибудь человека. Пусть проводит меня до дома, а то это китайское вино такое, что по солнцу где-нибудь может оглушить, не хуже чем окованной палицей по лбу… или по темени…

Даритай, сидя на месте, в ответ пьяно кивал головой, из последних сил взирая на него левым глазом и уже сонно прикрыв правый.

X

Хмурым дождливым утром Бэктэр заседлал коня и, не сказав никому ни слова, поехал вниз по Онону. За последнее время делал он так уже третий раз: не спрашиваясь у Тэмуджина, отлучался от стойбища и подолгу пропадал в безвестности.

«Пусть над другими показывает свое старшинство, – решил он после их ссоры. – А я не маленький, чтобы только по его слову передвигаться по земле».

После второй его поездки Тэмуджин подошел к нему и, хмуря брови, сказал:

– Смотри, чтобы люди не увидели тебя.

Бэктэр в ответ сплюнул в сторону и усмехнулся:

– Я что, глупее тебя, чтобы этого не понимать? Указывай младшим, а меня не трогай.

Тот не стал продолжать разговор и молча прошел дальше.

На этот раз Бэктэр взял с собой еду: налил в туесок арсы и положил в суму два вареных изюбриных ребра. В двух прошлых поездках он добирался лишь до опушки тайги и там, взобравшись на возвышенность, до заката солнца смотрел в степь. Теперь же он решился выбраться вглубь степи и съездить до места прошлогоднего их куреня, где сейчас стояли айлы генигесов. Неподалеку оттуда, вдоль излучины реки тянулась длинная полоса густого тальника. По нему он рассчитывал добраться поближе к юртам и из-за кустов посмотреть на людей.

«Наверно и девушки у них есть, – теплил он в груди сокровенную надежду. – Может и в тальники какая-нибудь пойдет…»

Внутренне, про себя, Бэктэр немного побаивался, выходя на эту опасную вылазку. Если в пути ему встретятся подростки сонидов, с кем они враждовали прошлым летом или какие-нибудь разбойники, как в прошлый раз у Хоолоя, то уйти от них будет трудно. Но ему давно хотелось сделать что-нибудь такое, что вышло бы не хуже, чем у Тэмуджина, когда он первым бросился в схватку со взрослыми разбойниками. Ему самому не пришло бы в голову меряться с ними силой, он это знал и про себя часто на это злился. Знал он, что хотя телом он сильнее Тэмуджина, и в борьбе без труда одолеет его, но духом и решительностью уступает ему. А то, что в спорах всегда побеждал Тэмуджин, принижая его вес среди братьев, раздражало Бэктэра еще больше. И на этот раз, выезжая в степь, он тайно надеялся, что ему удастся сделать что-нибудь такое, что достойно взрослого мужчины: угнать коней или коров, на худой конец, и овец, и показать всем, кто на самом деле приносит настоящую добычу.