Когда комиссия представила наконец дополненный доклад, Шелепин, обсуждая его с Коротковым, высказал свои прежние претензии, что, собственно, и привело к созданию комиссии: «Обратите больше внимания на руководство аппаратом, на работу со своими сотрудниками и координируйте эту работу с военной контрразведкой. В конце концов, у нас там армия, и мы должны заботиться о ее безопасности. Вы должны использовать свою территорию для нашей разведывательной работы, а не полагаться на немецких «друзей». Мы должны иметь собственные источники» [68] .
Понимая, что инициатива исходит от Сахаровского, Коротков ответил, что в таком случае ему требуется опытный заместитель. Он попросил, чтобы к нему назначили Сиомончука, начальника германского отдела, однако тот отказался от назначения в Карлсхорст, мотивируя свое решение тем, что уже достаточно работал за рубежом. Кроме того, он не согласился с мнением комиссии, поскольку на самом деле все нужно делать через немцев. Он подчеркнул, что в КГБ осталось не так уж много сотрудников, в совершенстве владеющих немецким языком и знающих территорию для решения оперативных задач в одностороннем плане: «Глупо думать, что можно вербовать граждан дружественной, союзной страны без согласия местной службы безопасности». Если КГБ попытается идти этим путем, то, как предсказывал Сиомончук, возникнут конфликты между партиями и правительствами. Проигнорировав возражения Сиомончука, Шелепин приказал: «Передайте Короткову, что с немцами будете работать вы. Ему этим заниматься незачем» [69] .
Коротков вернулся в Берлин, но 27 июня 1961 года вновь был вызван Шелепиным в Москву для консультаций в ЦК КПСС. После переговоров Коротков отправился в германский отдел Первого Главного управления КГБ, рассказал о своем визите в Центральный комитет и позвонил Серову. В тот же день два старых друга пошли в спортивный комплекс КГБ на малом стадионе «Динамо», что на Петровке, где они играли в теннис. Там у Короткова случился сердечный приступ, и он умер. Можно сказать, что он стал жертвой этой не прекращавшейся борьбы с председателем КГБ Шелепиным, а в результате на фоне углублявшегося берлинского кризиса был ослаблен аппарат КГБ в Карлсхорсте. Мильке с несколькими своими заместителями, включая Бруно Беатера и Маркуса Вольфа, прилетел в Москву на похороны. Вольф, владевший русским языком, произнес прощальную речь от имени сотрудников MAS [70] .
Из книги воспоминаний Кузьмина Ивана Николаевича
Во время этой моей командировки в Берлин я довольно редко встречался с Э. Мильке, но, лично обрабатывая поступавшую от него информацию, был свидетелем той тайной борьбы за устранение В.Ульбрихта с поста руководителя ГДР, активным участником которой он являлся.
В конце шестидесятых годов обострение ситуации в руководстве ГДР достигло кризисной точки. Главная причина наступившего кризиса заключалась в резком ухудшении здоровья В. Ульбрихта, которому в 1965 году исполнилось 72 года. У него стремительно прогрессировало сложное заболевание желудочно-кишечного тракта.
Знаменитая телеграмма посла П. А. Абрасимова: «У тов. Ульбрихта тяжелое эаболевание кишечника»». Далее следовало латинское наименование заболевания и пояснение: «в стуле нет кала».
По рекомендации врачей рабочий режим Ульбрихта был резко ограничен. Ему разрешалось проводить за рабочим столом всего 2–3 часа в сутки. Однако властолюбивый характер Ульбрихта не позволял, чтобы любые сколько-нибудь существенные решения принимались без согласования с ним. Через некоторое время работа государственного аппарата ГДР на высшем уровне была полностью заблокирована.
Ситуация усугублялась тем, что при принятии решений Ульбрихт стал опираться преимущественно на рекомендации созданного им аппарата советников, игнорируя мнение членов политбюро ЦК СЕПГ. Наметились также разногласия с руководством Советского Союза в связи с подготовкой четырехстороннего соглашения по Западному Берлину. Эти разногласия приобрели явный характер в связи с опубликованием в газете «Берлинер цайтунг» ряда статей за подписью «Г. Р.Х ардтке» (псевдоним внешнеполитического советника Ульбрихта посланника Кегеля), в частности его статьи «Берлин – столица суверенной ГДР». В информации, поступавшей от Мильке, в деталях характеризовалось развитие кризиса в восточногерманском руководстве. Эта информация по своей сути полностью соответствовала информации, направлявшейся в Москву послом П. А. Абрасимовым.
На состоявшемся в декабре 1969 года пленуме ЦК СЕПГ В. Ульбрихт попытался сблизить свою позицию с позицией Советского Союза. Он предложил с учетом создания в ФРГ правительства социал-либеральной коалиции во главе с В. Брандтом проявить инициативу для начала германо-германских переговоров в целях обеспечения мира в Европе. Однако против этого предложения выступили Э. Хонеккер и Г. Гофман, ссылаясь на реваншистские требования нового руководства ФРГ в области внутригерманских отношений. С возражениями выступил также Э. Мильке, который впервые открыто продемонстрировал свою принадлежность к группе оппонентов В. Ульбрихта.
В 1970 году ситуация в руководстве ГДР обрела поистине драматическое развитие и потребовала незамедлительной развязки. Учитывая это, в мае наша группа информации подготовила аргументированную аналитическую записку преимущественно на основании информации от Мильке, дополненной сведениями из других источников. Однако И. А. Фадейкин отказался подписать записку, сказав, что «львиная лапа» Ульбрихта остается очень тяжелой и он не хочет под нее попасть.
Тем не менее уже в июне Фадейкин дал указание доработать эту записку и направил ее в центр. Наша информация, однако, не произвела надлежащего впечатления в Москве, и в августе в Берлин прибыли представители ЦК КПСС для проверки наших сведений. Посол Абрасимов и уполномоченный КГБ Фадейкин находились в это время в отпуске, и высокие московские гости провели разбор информации с их заместителями. Последние, как мне рассказал заместитель Фадейкина В. Р. Ситников, не владели в достаточной мере обсуждаемой материей и «имели бледный вид».
В октябре 1970 года И. А. Фадейкин был вызван в Москву на доклад к председателю КГБ Ю. В. Андропову. Перед убытием в Москву Фадейкин вызвал меня и Пустогарова обсудить его доклад о кризисе в руководстве ГДР, составленный им вместе с заместителем П. И. Васильевым. Пустогаров предложил, учитывая возраст людей, которые будут читать доклад, убрать слова о «старческой мнительности и подозрительности» Ульбрихта, поскольку эти качества не являются обязательными признаками старости. Я, в свою очередь, дал совет опустить рекомендации о последующем назначении Ульбрихта и высказать их, если будет задан соответствующий вопрос.
Окончательное решение московского руководства было спровоцировано самим Ульбрихтом, который в отсутствие в Берлине посла Абрасимова предложил на заседании политбюро ЦК СЕПГ отстранить Э. Хонеккера от исполнения текущих обязанностей и направить на учебу в Дрезден. Хонеккер немедленно связался с Абрасимовым, которого вызвали для беседы к аппарату «ВЧ» с заседания Пленума ЦК КПСС. Л. И. Брежнев дал послу указание немедленно вылететь в Берлин и урегулировать ситуацию. Посол сумел уговорить лидера ГДР отменить свое решение. 3 мая 1971 года пленум ЦК СЕПГ освободил В. Ульбрихта от обязанностей первого секретаря в связи с болезнью и назначил на этот пост Э. Хонеккера.