Так, Олеарий писал, что из десяти русских монахов лишь один знал Иисусову молитву. «“Социологический опрос” Олеария, – иронизирует Прошин, – дал ошибку ровно на порядок: не один из десяти знал молитву, а девять из десяти отказались обсуждать эти вопросы с заезжим иноземцем», и далее: «Незнание же Иисусовой молитвы – вещь совершенно невероятная. Этой молитвой сопровождается весь день монаха, её незнание попросту исключено».
Прошин, безусловно, прав! Иисусова молитва состоит из одной фразы: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного!». Не знать этой молитвы ни один монах, конечно же, не мог. Однако Олеарий вместо того, чтобы дать себе труд задуматься – в чём дело? исходя из однозначной уверенности в том, что все монахи Иисусову молитву знают, просто списал всё на невежество русских монахов. Эта коллизия показывает, что европейские визитёры относились к русским свысока, спесиво, без желания разобраться в чужой, непривычной для европейца жизни. Поэтому достоверность наблюдений русской жизни иностранцами невелика – даже если не брать в расчёт «чёрного» антирусского «пиара» в рамках тогдашней антирусской пропаганды.
Для полноты картины эпохи надо, впрочем, знать, что и царь Иван, прекрасно понимая значение как пропаганды, так и контрпропаганды, не оставался в долгу и распространял в Европе «глумливые письма» на немецком языке против польского короля Сигизмунда Августа.
Вот только польские историки не реконструируют исторический облик Сигизмунда на основании пропагандистских листков Грозного – в отличие от российских историков, которые пишут о Грозном, пользуясь изделиями средневековой польско-ливонской пропаганды.
Крупный исследователь эпохи Грозного Игорь Яковлевич Фроянов выпустил в свет в 2007 году капитальную монографию «Драма русской истории: На путях к опричнине». Этот огромный труд, полностью объективный, и потому лояльный к деятельности первого русского царя, освещает лишь один из аспектов эпохи – предпосылки к «опричнине».
Ниже кратко сообщается тезис И.Я. Фроянова, касающийся лишь антирусской деятельности Запада. И.Я. Фроянов констатирует, что «Запад и сосредоточенные там антиправославные силы были очень встревожены появлением Русского единого государства, но взять Россию посредством военной силы не могли, и потому навязали ей более изощрённую форму войны – идеологическую войну». И.Я. Фроянов напоминает также, что сначала в Новгород, а затем и в Москву – ещё во времена до Грозного – были заброшены «семена “ереси жидовствующих”…», и констатирует, что «ересь угрожала не только возникающей самодержавной государственности, но и целостности молодого единого государства», поскольку поощряла центробежные тенденции.
Такая оценка абсолютно верна, но это, всё же, – лишь оценка, которую либералы могут оспаривать.
Однако И.Я. Фроянов подробно останавливается и на вполне конкретном, с расчётами, плане известного нам Генриха Штадена. С 1577 года в эльзасском имении Люцельштейн в Вогезах, принадлежавшем пфальцграфу Георгу Гансу, Штаден разрабатывал подробный план европейской интервенции в Россию – «Проект завоевания Русской земли», этакий средневековый вариант плана «Барбаросса».
Пфальцграф на заседаниях рейхстага добивался соответствующих ассигнований и старался втянуть в коалицию Пруссию, Польшу, Ливонию, Швецию и Священную Римскую империю. И вот, после анализа конкретных данных плана, И.Я. Фроянов делает уже документально обоснованный вывод: «Таким образом, план завоевания Русской земли, разработанный Генрихом Штаденом, включал, кроме самого завоевания, три главные задачи: 1) ликвидацию царской власти и установление власти оккупационной; 2) замену православия католической верой; 3) расчленение Русского государства».
И.Я. Фроянов сам же задаётся вопросом – насколько реальным являлся тогда этот план? И приводит мнение А.А. Зимина, который считал, что то был «фантастический проект оккупации России»…
Конечно, конкретно план Штадена был тогда авантюрой. Но отнюдь не фантастикой – вопреки мнению многих – является то, что сразу же после появления в политической реальности мира единой и обширной России, Запад век за веком стал строить планы ослабления и даже уничтожения России… А сегодня эти планы выполняет – пока что успешно.
Если бы тому же Александру Зимину (1920–1980) – воистину узкому специалисту, прекрасно знающему фактографию определённого периода русской истории, в 1980 году сообщили, что Запад имеет и уже скоро реализует план уничтожения СССР и системного завоевания Русской земли, то Зимин наверняка тоже заявил бы, что это – «фантастический проект».
Увы, сколько и было, и есть на Руси «выдающихся» «историков», чей исторический кругозор ограничивается лишь предметом их специальных исследований… «Историков», не способных на подлинно исторический широкий взгляд на историю России и мира.
Великий советский писатель Алексей Николаевич Толстой написал знаменитый роман о Петре I, однако менее известно, что с конца 30-х годов Толстой работал над драматической повестью «Иван Грозный», которую закончил в 1943 году. Толстой резонно считал, что Пётр имеет истоки в Иване, и заявлял, что «…в личности Ивана Грозного и людей, его окружавших, с особенной яркостью отразилось всё своеобразие, весь размах русского характера. Грозный – человек больших страстей, человек огромного, пытливого, иронического ума, ума практического и вместе с тем способного на непомерный полёт фантазии»…
Алексей Николаевич очень основательно относился к источниковой базе – его роман о Петре, это, во-многом, талантливое беллетризованное изложение капитальной истории Петра, воссозданной по документам крупным историком М.М. Богословским (1867–1929). В пяти томах труда «Пётр I. Материалы к биографии» академик АН СССР Богословский, ученик и преемник Ключевского на кафедре русской истории Московского университета, был настолько тщателен, что успел довести свой скрупулёзный рассказ лишь до времени первого посольства Украинцева в Турцию.
Работая над драмой о Грозном, Толстой также освоил весь документальный материал, относящийся к тому времени, включая и немецкие источники… Формально не будучи историком, зрелый Толстой каждый раз вживался в описываемую им эпоху так, что воспроизводил её почти фотографически точно. К непосредственной работе над темой Грозного Толстой приступил в октябре 1941 года, живя под Горьким в Зименках на берегу Волги. И показательно, как писатель выразил суть своего замысла драмы о Грозном: «Она была моим ответом на унижения, которым немцы подвергали мою родину. Я вызвал из небытия к жизни великую страстную душу – Ивана Грозного, чтобы вооружить свою “рассвирепевшую совесть”…».
Грозный Алексея Толстого велик и привлекателен, но была ли такая художественная трактовка исторически верной? А.Л. Сокольская – составитель комментариев к 9-му тому десятитомного собрания сочинений А.Н. Толстого 1960 года, пишет: «Драматург широко использовал те документы, которые подтверждали сложившийся в его сознании образ царя-патриота и оставлял без внимания свидетельства бессмысленной жестокости властителя, болезненной мнительности Грозного…».
Однако Толстой потому и оставлял подобные «свидетельства» без внимания, что понял их фальсификаторский характер. Ведь если прослеживать всю цепочку «свидетельств» «бессмысленной жестокости» Грозного и его «болезненной мнительности», то мы упрёмся как в первоисточник если не в Штадена, так в Поссевино, не в Поссевино – так в Таубе с Краузе, а в лучшем случае – в Джерома Горсея, который бестрепетно сообщал, что Иван якобы хвалился ему, что «лишил невинности тысячу девственниц»…