С другой стороны, победы и успех реформ Петра, как верно уловил Соловьёв, были глубоко обусловлены всей предыдущей русской историей, сумевший пробиться через чертополох монголо-татарского ига. Казалось бы, русский народ мог и не поддержать Петра, да и не сразу поддержал… С 1705 по 1706 год восставало население и стрельцы в Астрахани. С 1707 по 1708 год бушевали восстание под предводительством Кондратия Булавина на Дону, Левобережной и Слободской Украине, в Поволжье.
Но это – первые, до-полтавские годы Петра… После Полтавы крупных народных выступлений уже нет, несмотря на тяготы Северной войны и петровских реформ. Россия – не только Россия князя Шереметева, но и Россия тульских и уральских кузнецов поняла: надо сосредоточиться, работать и – коль уж приходится, то и воевать.
Как уже сказано, у петровских питомцев были родительские семьи, воспитавшие в них первые патриотические чувства и устремления. Но ведь и юный Пётр жил в семье, у него тоже были отец и мать. Причём, был отец, руководствовавшийся не личными капризами, а интересами России – так, как он их понимал. И это было мироощущение и миропонимание, прямо противоположное позиции Людовика XIV: «Государство – это я!» и Людовика XV: «После нас – хоть потоп»…
Как и отцы будущих питомцев Петра, Алексей Михайлович не был особо деятелен, но он смог передать сыну чувство Отечества. Когда Пётр повзрослел, это естественно и глубоко укоренённое чувство подсказало ему тот путь, который необходим Отечеству – путь реформ на базе европейского знания.
Молодой Пётр впервые отправился за границу в составе «великого посольства» не для гульбы, а для изучения наук, морского и корабельного дела. Он сам через много лет признавался, что ему было бы стыдно знать меньше тех, кого он направлял в Европу на выучку.
Вот Указ царя навигаторам от 10–31 августа 1712 года:
«Его царское величество имянным своим указом указал сказать всем их милости господам, которые в науке навигаторской обретаютца, чтоб училися с самого матрозского дела и знали бы оснащивать суды сами».
Меньшинству посылаемых за границу этот Указ впрок не пошёл. Но большинство искренне воспринимало эти строки как жизненный принцип, потому что это был жизненный принцип самого российского верховного вождя!
Интересно и полезно ещё раз вернуться к Полтавской битве и вообще к «русскому» походу Карла XII, чтобы на их материале кое-что понять и кое-кого кое с кем сравнить…
Начну с полу забавной детали…
Когда Россия заключала с Саксонией (и Польшей) союз против Швеции, саксонский курфюрст и польский король Август II получил в подарок от своего союзника, царя Петра, драгоценную шпагу. Однако дела у Северного союза тогда шли неважно, и Август в 1706 году заключил за нашей спиной в саксонском местечке Альтранштадте тайный мир с Карлом. А в знак своей «преданности» (или предательства?) отдал дарёную петровскую шпагу шведскому королю. И Карл XII так дорожил подарком, что всюду таскал его за собой, пока в Полтавской баталии не лишился её вместе со всем войском и обозом.
Вскоре после Полтавы Пётр и Август встретились вновь. И русский царь, простив неверного короля польского, как бы невзначай осведомился на пиру: а где, мол, шпага, мой подарок? Август заюлил – храню в Саксонии как дорогую реликвию. И тогда Пётр достал шпагу, взятую с боя у Карла, и сказал: «Так вот тебе новая шпага!».
Такая бывала у нас история – при таком-то вожде!
Что же до шведского короля, то Карл XII вышел в свой русский поход в январе 1708 года. Он хотел двинуться на Москву через Смоленск и Можайск, но Пётр своей полководческой линией не позволил ему этого. И если посмотреть на карту русского похода Карла XII, то сразу становятся понятны план Петра и его стратегическая глубина.
От Смоленщины до Полтавщины Карл всё время шёл в двойном окружении русских войск. Всё время шведов «сопровождали», как волки отару, слева – пехота Шереметева и корпус генерала Инфланта, справа – конница Меншикова. Шведов не пропускали в направлении Москвы и настойчиво сбивали к югу, вынуждая Карла расходовать силы, растягивать коммуникации (а точнее – лишаться их). Шведов вынуждали идти по голодным и холодным местам в расчёте на поживу на Юге России. Придя туда, Карл намеревался двинуться на Москву через Харьков и Белгород.
К тому же, вскоре Карл стал рассчитывать на поддержку гетмана Мазепы, которому Пётр доверял безмерно, но который уже готовился предать и собственного государя – Петра, и Россию, и Украину и украинский народ.
Первым кавалером первого и высшего российского ордена – ордена Андрея Первозванного стал в 1699 году Фёдор Алексеевич Головин, выдающийся старший соратник Петра, дипломат, генерал-адмирал и фельдмаршал. Но кто помнит сегодня, что вторым кавалером этого высшего ордена был Иван Степанович Мазепа? А ведь это – так!
Русский историк Костомаров написал о Мазепе: «Едва ли мы ошибёмся, если скажем, что это был человек чрезвычайно лживый… <…> Перед царём, выхваляя свою верность, он лгал на малороссийский народ… а между тем перед малоруссами охал и жаловался на суровые московские порядки».
Характерно, что уже в изгнании Мазепа дал взаймы королю Карлу 240 тысяч талеров. То есть, Мазепа был не только неимоверно подл, но и неимоверно златолюбив! Уже после его смерти у него было найдено 160 тысяч червонцев.
Умер Мазепа 18 марта (ст. ст.) 1710 года от старческого истощения в селе Варнице близ Бендер. Тело, его отпетое в присутствии Карла, было отвезено и погребено в древнем монастыре святого Георгия на березу Дуная близ Галаца.
Тогдашний запорожский кошевой атаман Костя Гордиенко от Мазепы отличался лишь существенно меньшим калибром измены и несравненно меньшей образованностью (если к Гордиенко вообще применительно это слово). После Полтавы Гордиенко сбежал вместе с Карлом и Мазепой в Бендеры и, как пишет академик Тарле, «долго но безуспешно интриговал за границей вместе с Орликом в интересах Англии и других врагов России». «Умер этот авантюрист, – заключает Тарле, – в 1733 году».
Впрочем, осенью 1708 года до этого было ещё далеко – Мазепа и Гордиенко лишь готовились изменить.
Почти весь 1708 год шведам пришлось бродить между Смоленском и Новгород-Северским, а к 28 сентября 1708 года они получили первый мощный удар, предопределивший во многом весь ход дальнейших событий – сам Пётр разбил под деревней Лесной на Могилёвщине Левенгаупта. Шведский фельдмаршал во главе 16-тысячного корпуса шёл на соединение с Карлом и вёл с собой огромный обоз стратегического значения то ли в семь, то ли даже в восемь тысяч телег.
Семичасовой бой 12-тысячного русского летучего корпуса (корволанта), состоящего из пехоты на телегах, кавалерии и артиллерии, Пётр провёл с превосходящими силами «природных» шведов блестяще. Он, как подлинно великий полководец, заранее подтягивал к месту сражения всю ближнюю «наличность» войск, и это полностью оправдало себя – в критический момент к полю битвы спешно подошёл 5-тысячный корпус Боура и это решило дело. Шведы бежали, теряя груз, а у Пропойска Меншиков добил их и взял не менее двух тысяч телег. Шведы потеряли до 8 и более тысяч человек, русские – немногим более тысячи.