– Где точно это случилось? Расскажите подробно по порядку, насколько это возможно.
– Я просверлил дыру во льду. Маннинен начал брать пробы воды. Вдруг послышался звук мотосаней, потом еще и еще раз. Я слышал его и раньше, но не мог идентифицировать. Маннинен начал упаковывать рюкзак, мы – собирать остальное, там, лопата, коловорот. Вдруг – выстрел. Маннинен упал. Мы побежали.
– И вы никого не видели?
– Нет.
– Ни до выстрела, ни после?
– Нет.
– И в лесу не было никого другого, кроме вас, Маарит, биолога Маннинена и упомянутых мотосаней?
– Да нет же.
– А пробы?
– Остались там в красном рюкзаке.
Халонен посмотрел на меня своими серо-зелеными глазами донжуана.
– Может, слышали еще выстрелы?
– Еще? Да нет, всего один. Маннинен погиб.
– Вы в шоке?
– Конечно. Не могу спать после этого.
– Понятное дело.
Халонен вернулся к содержимому папки и начал переворачивать листки один за другим: раз, два, три, четыре… На десятом он откинулся на спинку. Поза была все такой же энергичной, но теперь я был чуть дальше и он видел меня целиком.
– Хорошо. Предположим, вы убежали с места. Вы и Маарит. Скажите, вы держались вместе до того момента, как прибыла патрульная машина?
– Да.
– И никто из вас не остался у ручья, никто из вас не вернулся?
– Нет и нет.
– Вы уверены, что Маарит даст такие же показания?
– Разумеется. А что, она рассказала что-то другое?
– Нет.
Мы помолчали, затем он спросил:
– Насколько хорошо вы с ней знакомы?
– Не особенно.
– Знаете ли Сантту Лейкола?
– Тот Лейкола, что…
– …забрался на крышу здания парламента. Вы знаете его?
– Вообще никоим образом. Какое отношение он имеет к этому делу?
Халонен не ответил. Он выдержал паузу.
– Вернемся к событиям того вечера. Заметили ли вы, что за вами была слежка?
– Я только что рассказал, что слышал звук мотора саней. Рассказал, что Маннинена кто-то застрелил. Да. За нами следили.
– Следили от Хельсинки?
– Насчет этого не знаю.
– А потом, когда вы бежали?
– Я думал о том, что они следуют за нами.
– Кто?
Во мне поднялось раздражение.
– Те, что на санях, – ответил я с расстановкой. – Один человек или их было несколько. Он или они. Был уверен, что за нами идут.
– То есть вы не в курсе того, что тех людей на мотосанях замочили?
Посмотрел на него.
– Никто ничего такого мне не рассказывал.
– Ну это по моей просьбе.
Наступила тишина. Красный глаз диктофона неотрывно смотрел на меня, а с другой стороны стола на меня смотрел «мистер Финляндия» во плоти.
– Ага, теперь я начинаю понимать, отчего меня держат здесь и раз за разом спрашивают об одном и том же, – сказал я. – Ждут, что я собьюсь и, к вящему своему удивлению, выдам сам себя, мол, да-да, кто-то замочил кучу народу в лесу, но вы не верьте – то был не я. Так вот, могу вам помочь – то был не я.
Халонен еще раз взглянул на меня и закрыл папку.
– Хочу попросить об услуге.
– Что еще? Надо сознаться?
Он никак не отреагировал на мой всплеск.
– Давайте постараемся уберечь газетчиков от всей этой истории. Буду признателен, если вы никому ни о чем не расскажете. До времени.
Халонен посмотрел на меня, протянул правую руку, взял диктофон и выключил красный глаз.
– Как я сказал, какое-то время вы должны держать все увиденное при себе. И еще одно, но не менее важное: сообщите мне сразу же, как только вспомните или услышите еще что-нибудь, относящееся к событиям на шахте. Сразу же. Мне. Как журналист вы должны понимать смысл этих слов.
25
Он видел, как сын шагнул из полицейского участка в морозное утро, как повернул лицо к небу, осмотрелся и пошел по улице. Сын смотрел по сторонам и не видел его – между ними было около двухсот метров. На таком расстоянии если и можно что-нибудь различить, то только то, что действительно ищешь.
Сын двигался по главной улице. Эмиль нажал на кнопку «старт», и двигатель очнулся. Он арендовал джип по бельгийскому паспорту в аэропорту Рованиеми, оплатил кредиткой. Шаги его сына были как у усталого старика. Аптека, книжный, продуктовый, киоск… Сын даже не обращал на них внимания. Только около маленькой двухэтажной гостинички он замедлил шаг.
Эмиль понял, что ищет Янне. Он и сам проголодался. Припарковав машину в паре десятков метров от входа, взял черную сумку с заднего сиденья и вышел. Красные палочки градусника над входом показывали –18, но было безветренно и мороз не кусался.
Он увидел сына сидящим в зале за столиком у окна. В этом заведении и завтракали, и обедали, и ужинали, а еще здесь был ночной клуб. Ковролин, плакаты с рекламой алкоголя, стулья из темного массива. Такие раньше были повсюду. Сын ковырялся в телефоне. Так сегодня поступают все люди моложе Эмиля: перемещаются с точки «А» в точку «Б», будто живые мертвецы, считывая инструкции к применению с маленьких устройств. Сын оторвал взгляд от дисплея, только когда Эмиль взял стул и поставил на него черную сумку. Затем обошел стол с другой стороны и сел напротив своего сына. Янне следил за ним и даже не взглянул в сторону сумки.
– Утро доброе, – поздоровался Эмиль, когда они сидели напротив друг друга. – Пора завтракать. Ты уже заказал?
– Доброе. Да.
– Что заказал?
Сын смотрел на него.
– Завтрак. Тут на выбор всего каша, яйца, хлеб, колбаса и сыр. Еще кофе наливают.
Эмиль поймал взглядом официантку. Она подошла, приняла заказ и ушла. Вероятно, на кухню, готовить им завтрак. Она был тут и за официантку, и за повара, и за портье, и за дворника, и за вышибалу, и за того парня.
Других посетителей не было. Эмиль подумал, что это не так уж и плохо, все же людям свойственно по-разному реагировать на одни и те же вещи, но всех роднит одна черта: когда вскрывается правда, всех начинает будоражить. Один больше, другой меньше, заранее не знаешь.
Янне выглядел уставшим, а может и не выглядел – кто знает. Они смотрели друг на друга.
– Значит, human resources.
Эмиль молчал.
– Коротко и о многом, так ведь?
– Нам обоим следует позавтракать, – ответил Эмиль. – Слишком низкий сахар крови приводит к ошибочным выводам.