Ховейда сначала пытался просить перенести суд, поскольку он не был предупрежден заранее и накануне на ночь принял снотворное. Ему в этом было отказано.
Защитников в «исламском трибунале» не полагается. Защищался Ховейда сам, он подготовил много материалов. Основная его линия защиты состояла в том, что он, как и другие иранцы, в том числе и сидящие за столом трибунала, были частью системы, существовавшей в Иране, лично он ни в каких преступлениях не участвовал; он просил в любом случае дать ему возможность в течение 2–3 месяцев составить подробное описание всех дел во времена шаха.
Приговор суда был «расстрел», его привели в исполнение немедленно. Действовали уже законы и правила революции.
В числе быстро разбогатевших торгово-промышленных деятелей были и подлинно способные в своем деле люди, хотя они вышли из низов и никакого систематического образования не получили. Один из них – известный промышленник Рахим Ирвани, владелец крупнейших в Иране обувных фабрик. Имел он большие дела и с советскими внешнеторговыми организациями.
У Ирвани были деловые связи и переплетение капитала с американскими и западноевропейскими фирмами. Вел он жизнь, типичную дня современного супербизнесмена – утром деловое совещание в Тегеране, днем деловой обед со своими партнерами во Франкфурте-на-Майне, вечером деловая встреча в Брюсселе, на следующее утро деловое совещание в Париже, во второй половине дня опять в Тегеране и т. д. Сам он человек, соблюдающий строгие мусульманские обычаи, – вино не пил, свинину не ел, по театрам-концертам не ходил – весь в деле. «Ну а какое ваше любимое занятие помимо бизнеса?» – спросил как-то я. «У меня одно любимое занятие, – улыбаясь, ответил Ирвани, – делать деньги. Я очень люблю делать деньги».
Ирвани занимал много постов в торгово-промышленных организациях Ирана – был руководителем смешанных ирано-американской и ирано-западногерманской торгово-промышленных палат. Надо отдать ему должное – он понимал значение для Ирана развития торгово-экономических связей с Советским Союзом и сам в них активно участвовал. Ирвани с большой энергией взялся за реализацию давно созревшего решения о создании смешанной ирано-советской торговой палаты, которая объединила бы деловой мир Ирана, заинтересованный в дальнейшем развитии экономических связей Ирана с Советским Союзом. Он сумел преодолеть сопротивление откровенно прозападной части деловых кругов Ирана и добиться создания ирано-советской торговой палаты, первым президентом которой он и был избран.
Несмотря на то что Ирвани вращался больше в «западном мире», он оставался все-таки настоящим иранцем, связанным со своей страной и народом, откуда он вышел. Западное в нем было наносное. Особенно это почувствовалось, когда он пригласил меня с женой к себе в дом на свадьбу дочери Марьям.
Вообще-то свадьба была устроена по масштабам Ирвани, она продолжалась три дня. Были разосланы приглашения деловым людям во многие страны мира вместе с авиабилетами первого класса в оба конца и оплаченными на неделю номерами «люкс» в самой дорогой гостинице Тегерана, автотранспортом, расходами по осмотру достопримечательных мест Ирана и т. д. На торжества по случаю бракосочетания дочери приняли приглашение и крупные иностранные деятели от бизнеса, и министры, и местная знать. Все было заранее расписано: для каких гостей большой прием – угощение сегодня, для каких – завтра и т. д.
Нас он выделил, пригласил к себе в дом, в котором и должен был состояться сам обряд бракосочетания по мусульманским обычаям. Как оказалось, здесь были только близкие родственники жениха и невесты – всего человек тридцать. Вскоре начался обряд венчания.
Появилась невеста с женихом, вокруг суетились женщины с умиленными лицами, помогали невесте, переглядывались между собой, обменивались ласковыми замечаниями. Жених и невеста сели перед установленным на полу зеркалом, чашей с проросшей пшеницей, сладостями и другими предметами, полагающимися по обряду. Мулла в соседней комнате начал нараспев читать из Корана. Через некоторое время он громко спросил, согласна ли невеста взять в мужья своего жениха. Невеста, как полагается по ритуалу, промолчала. Мулла вторично задал свой вопрос. Молчание. И в третий раз доносится голос муллы, повторяющий тот же вопрос. Марьям, покраснев, быстро, даже слишком поспешно, отвечает: «бали!» («да!»). Все смеются, уж очень непосредственно и искренне вырвалось это «да», поздравляют жениха и невесту, ставших мужем и женой, над их головами одна из женщин трет кусок об кусок сахар – чтобы любовь и жизнь были сладкими. Присутствующие явно не из аристократического круга, это чувствуется по их простому, какому-то свободному народному поведению, одежде, разговору, да и «учености заграничной» на них не видно. Это – Иран и прошлое Ирвани и многих новоявленных крупных дельцов.
Ирвани, как и многие видные представители делового мира, стоявшие на высоких ступенях социальной иерархии шахского Ирана, конечно, внимательно следил за развитием обстановки в стране. Для этого круга лиц была важна стабильность, обеспечивающая деловую активность. Они были вхожи и в шахское окружение, и в правительство, и в армейскую среду, не ссорились с САВАКом, держали тесную связь с духовенством, субсидируя ее, – денег на все хватало, страна находилась в эпохе сверхдоходов.
Крупные деловые люди, видимо, уже давно хорошо ощущали нарастание в стране оппозиционного шаху движения. И принимали свои меры – ведь единоличная негибкая линия шаха вела страну к социальному конфликту, угрожавшему их позициям и им самим. Иранскому крупному предпринимательству уже было тесно в монархических рамках.
В сентябре 1978 года Ирвани и другие мои знакомые из крупного бизнеса сообщили мне, что они очень обеспокоены развитием событий в стране, начали предпринимать меры, чтобы в какой-то степени пойти навстречу требованиям духовенства, дать некоторые уступки, а возможности договориться с духовенством имеются. Духовенство станет «консультантами» при принятии законов, будет следить за соблюдением исламского права – шариата. Находящийся в Иране высший духовный деятель аятолла Шариат-Мадари склоняется к сотрудничеству с правительством. Однако аятолла Хомейни за рубежом непримирим, упорствует. Еще лет пять тому назад деловые круги настойчиво предлагали шаху договориться с Хомейни, готовы были выступить посредниками в примирении. Шах бы мог лично пригласить Хомейни вернуться. Тогда была надежда на примирение, сейчас уже поздно. Либерально-буржуазная оппозиция в лице «Национального фронта» для режима опасности не представляет – таково мнение крупных деловых кругов, у «Нацфронта» нет нового Моссадыка. Но страна накалена, надо дать «выпустить пар», пойти на либеральные меры, например, разрешить некоторые политические демонстрации. Функции двора будут ограничены: сокращены полномочия министра двора, поскольку это была слишком сильная фигура, или же будет совсем отменен этот пост. Предлагается создать «Национальный трибунал» для суда над министрами, замешанными в коррупции, к суду будет привлечен и Ховейда. Однако в отношении Ховейды план состоит якобы в том, чтобы дать ему возможность очиститься от обвинений, которые невольно падают на него как наиболее яркого представителя шахского режима. Знание Ховейдой всех дел страны, в том числе и закулисных, невозможность перечеркнуть последние 13 лет шахского режима, которые считаются блестящими в шахском правлении, в сочетании с ораторскими способностями Ховейды делают невозможным его осуждение трибуналом. Он на некоторое время будет в тени, а затем вновь может заняться политической деятельностью. Сестры шаха и другие члены его семьи будут сильно ограничены в своей деятельности.