Явлений, демонстрирующих необычайную живучесть языческого менталитета, многообразие своеобразных контактов и антиконтактов русского селянина с природой, особенно много в домашнем быте крестьянина. Его окружали буквально многие сотни различного рода примет, поверий. Православные иконы в «красном углу» избы, и ежедневные молитвы, и даже посещение церкви не мешали ему питать многочисленные суеверия и соблюдать языческие обряды, за которыми стояла могучая вера в силы природы.
Особенно богат был опыт крестьянина в наблюдении над домашними животными и птицей, странностями их поведения, которые оценивались с точки зрения грядущей беды или удачи, хорошей или плохой погоды, видов на урожай и т. п. Немалую роль в его мироощущении играла вера в лесных духов, в лешего, в русалок, ведьм, кикимор и особенно в домовых. Буквально поражает воображение количество причудливых обрядов и примет, связанных со смертью и похоронами членов крестьянской семьи, а также покорность русского крестьянина XVIII–XIX вв. неурожаям и бедам, вызываемым грозой и молнией.
Наконец, следует вспомнить и о непременном элементе крестьянского быта – ворожеях, знахарях, шептунах и т. п., наговаривавших воду, хлеб и проч., знавшихся, по поверью, с темными силами.
Глубокая включенность сельского жителя в орбиту многообразного окружения природы не только порождала неиссякаемую веру в ее сверхъестественные силы и локальные проявления, не только способствовала глубокому функциональному познанию «механизма», своего рода сигнальной системы природы, диктовавшей логику поведения, но иногда и вызывала активность самого крестьянина в контактах с ее светлыми и темными силами.
Поэтому христианизация на Руси в конечном счете весьма своеобразно отразилась на менталитете крестьянина: в нем, как уже говорилось, поселился не только христианин, но и сохранился язычник. Это не означает, что русский крестьянин не принял основные догматы православного христианства. Наоборот, многочисленные свидетельства XVIII–XIX вв. говорят о том, что русский народ искренне исповедовал христианство. Однако необычайно суровые климатические и природные условия, вечная сверхнапряженная ситуация ожидания хоть мало-мальски приемлемого результата чрезвычайно тяжелого труда, обилие воздействия разного рода факторов на этот результат порождали, на наш взгляд, «языческую самодеятельность», погружая русского крестьянина в бездонный мир суеверий, примет и обрядов.
Думается, что своеобразие подобного менталитета российского крестьянства имело немалые политические следствия. Одно из них: максимальная контактность с народами иных конфессий, что имело громадное значение в практике масштабных миграционных подвижек и мирном проникновении на новые территории русского населения. Вместе с тем вполне очевидным становится и то, что без государственного статуса, без поддержки государственной машины российская православная церковь не имела бы серьезных перспектив всепоглощающего влияния на крестьянство. В конечном счете именно христианское православие отвечало духовным потребностям социума с минимальным объемом совокупного прибавочного продукта, социума с общинной структурой консолидации в противостоянии Природе и внешним врагам.
Необычайно сложные природно-климатические условия основной исторической территории России, диктовавшие необходимость громадных трудовых затрат на сельскохозяйственные работы, сопряженных с высоким нервно-психологическим стрессом («страда»), имели, как уже отмечалось выше, своим следствием не только поразительные трудолюбие, поворотливость и проворность как важнейшие черты русского менталитета и характера, но и многие особенности, противоположные этим качествам.
Отсутствие значимой корреляции между мерой трудовых затрат и мерой получаемого урожая в течение многих столетий не могло не создать настроений определенного скепсиса к собственным усилиям, хотя они затрагивали лишь часть населения. Немалая доля крестьян была в этих условиях подвержена чувству обреченности и становилась от этого отнюдь не проворной и трудолюбивой, проявляя безразличное отношение к собственной судьбе.
Такова была реальность. Таковы были косвенные следствия влияния на ментальность природно-климатического фактора. Приходится только удивляться, что категория равнодушных, не верящих в свои силы людей, да и просто опустившихся была незначительной. Что в целом народ русский даже в годину жестоких и долгих голодных лет, когда люди приходили в состояние «совершенного изнеможения», находил в себе силы и мужество поднимать хозяйство и бороться за лучшую долю.
У подавляющей массы населения всегда были живучи традиции коллективизма и взаимопомощи, хотя у любого крестьянина одновременно никогда не исчезала и естественная тяга к личному, частному способу ведения хозяйства. В крестьянской психологии в России во все времена идея принадлежности земли Богу, а стало быть, обществу в целом, была ведущей, основной идеей. Она, пожалуй, составляет одну из главных особенностей характера русского народа. О другой важнейшей черте его – доброте и простодушии – еще в XV в. писал польский хронист Я. Длугош. В основе того и другого лежала, вероятно, общинная психология, которая помимо прямой непосредственной роли, сыграла не менее важную и опосредованную роль в судьбах русского народа, определив, например, целый ряд существеннейших проявлений национального характера и культуры.
С момента концентрации крестьянских хозяйств и дворов в многодворные деревни и села резко возрастает процесс демократизации общины, который усиливается и обретает силу в качестве защитной функции с ростом крепостнической эксплуатации. Систематическая практика «помочей» и даже барщинные работы целыми бригадами на господских полях также стимулировали чувство коллективизма.
14. Взятые в целом, все эти факторы механизма выживания определенным образом повлияли на характер российской государственности и прежде всего породили всемогущество и жестокость власти российских самодержцев и сопутствующий ей суровый режим внутреннего подавления сословий. Самым тяжелым было положение крестьянства, единственным оружием которого была локальная сплоченность общинного мира. Когда же эта сплоченность стала разрушаться рынком, судьба общества в целом была поставлена под сомнение.
Невзирая на то, что в пореформенное время уже развился процесс стремительного вовлечения крестьянства в русло капиталистических отношений, создавалась сложная и противоречивая ситуация. Антикрестьянский по сути характер реформ тем не менее способствовал удерживанию огромных масс населения на земле, что для общества с минимальным объемом совокупного прибавочного продукта было весьма важным моментом. Но одновременно с этим был сохранен и архаический защитный механизм общинного землепользования. И в то же время законы капитализма сильнейшим образом стимулировали расслоение общинного крестьянства. На всей территории исторического ядра Российского государства процесс расслоения привел к созданию огромного слоя безлошадных и однолошадных крестьянских хозяйств, составлявших от 50 до 65 процентов всех крестьянских дворов. Социальная напряженность, порожденная такой ассиметрией расслоения, дополнялась общей проблемой нарастания парадоксального малоземелья при одновременном существовании дворянских латифундий.