– Но мы упорные и настойчивые, нам неймется, а может, просто делать нечего, и мы поехали на дачу, а там полный разгром. А с чего вы, граждане, взяли, что там, на даче, что-то не так? А может, просто воры залезли? Ах, ничего не украли! А вы-то откуда это можете знать, если вы на этой даче первый раз в жизни находитесь? Ах, сын сказал, и водка не выпитая осталась? Ну, может, воры были трезвенниками, вели здоровый образ жизни! А кто хозяин дачи теперь? Ах, вы не знаете, так вот пусть официальный владелец дачи вызывает полицию, составим протокол и будем искать взломщиков. А что это у вас еще? Ах, диск, который вы, простите, в отхожем месте нашли. Диск с институтом связан, это конечно, раз коридор на ней институтский виден, а только можете вы с уверенностью сказать, кто его, диск этот, в сортир положил и зачем? Сортир этот не запирается, всеми ветрами продувается, вы пришли, ведерко подняли, диск взяли, а теперь мы, полиция, должны вам на слово верить! И вы, граждане, имеете наглость утверждать, что из-за этого диска Никандрова убили? Когда уже все доказано, что он сам удавился, и дело давно закрыто.
– Стой, Надежда, стой! Ты что-то слишком разбушевалась.
– Ой, правда, что это я. Вы ешьте, курица остынет.
Минут пять все жевали молча, потом Валя сказал:
– Если бы дядя Вася стоял не в профиль, видны были бы его губы – и можно было бы узнать, о чем они говорили.
– А я тебе и так скажу. Дядя Вася Синицкого ругал и матерился по-страшному. А предъяви сейчас этот диск в полиции, дядя Вася скажет, что не помнит ничего, пустяк какой-нибудь придумает.
– А чего же тогда Никандров этот диск спрятал?
– Потому что боялся, чувствовал, что к нему подбираются.
– А чего бояться, если мы вот диск просмотрели и ничего не поняли? – удивлялся Валя. – А если Никандров еще что-то узнал, то почему только запись в тайник положил? И чего те так всполошились, что человека угробили, раз опасности-то для них никакой не было, для полиции диск – не доказательство?
– Ребята! – Надежду осенило, как всегда, неожиданно. – Да ведь они думали, что запись со звуком! Дядя Вася камеру видел? Видел! Он и решил, что все записалось, что он говорил. А говорил он, очевидно, важные и опасные вещи. Никандров за этот диск жизнью своей заплатил, и мне специально записку оставил, чтобы если что с ним – то мы бы так просто это дело не бросили.
Тут Надежда заметила, что муж посматривает на нее с подозрением, и прикусила язык.
Валя вдруг встрепенулся:
– Послушай, а какая дата там на диске стояла, за сколько дней до смерти Никандрова?
– Да не помню я точно.
– А вы же собирались ноутбук покупать, что не купили-то? Сейчас бы просмотрели диск в спокойной обстановке.
– Да мы вместо компа в Польшу поехали!
Муж заглянул Надежде в глаза:
– Но ты ведь не жалеешь, что мы в Краков съездили, а не ноут купили?
– Что ты, дорогой, конечно, не жалею!
Ссора из-за кота была забыта.
– Так какое все-таки это было число? – напомнил о себе Валя.
– Да примерно за неделю до смерти Никандрова. Да, если бы я была на работе тогда, может быть, он бы мне все рассказал. Откуда он этот диск взял, а, Валя?
– Я же говорил, он у Мерзоева подрабатывал, они там охранную сигнализацию делали, вот он, наверное, смонтировал и поставил камеру для пробы в наш коридор. А те заметили камеру, пока догадались, чья она, да кто это, время и прошло.
– Так ты думаешь, дядя Вася причастен к смерти Никандрова?
– Каким-то боком, может, и причастен, а только ни в жизнь я не поверю, что он смог бы с Никандровым справиться, Никандров-то здоровый был, а этот росту маленького, немолодой уже…
– Значит, еще кто-то был. Сам же говорил, в институт кого угодно провести можно, и что у нас там творится! Людей убивают, и никому дела нет!
Муж вмешался.
– Вот тут ты, Надя, не совсем права. С Никандровым, да, он какой-то странный был по вашим рассказам, в нервной клинике лежал, были подозрения на самоубийство – ну и ладно; девушка эта, Лена, – тоже случай сомнительный, в этой медицине ничего не поймешь, сейчас много новых лекарств, и ослабленный организм наших людей на них реагирует неадекватно. Насчет тех двоих, что в квартире убили, полиция, безусловно, работает, может быть, и найдет убийцу. А вот с Синицким случай другой. У всех на глазах человек погиб, да не алкаш какой-нибудь, а начальник все-таки, и сразу же обнаружили, что дело нечисто, провода-то перепаяны, так что, вот увидите, расследование будет серьезное, и вас всех еще не раз допросят-передопросят.
– Да, наверное. Значит, Синицкий… хоть небольшой, да начальник. А чем у нас начальство сейчас занимается?
– Да у нас сейчас начальство озабочено, как бы денег побольше из института выкачать и за государственный счет по заграницам прокатиться.
– Что, командировки какие-то?
– Ну да, сейчас все на Италии помешались.
Сан Саныч оживился:
– Италия, говоришь? А что, Синицкий тоже ездил?
– Директор ездил, потом зам его, не помню кто, а Синицкий ездил, а, Валь?
– Ездил, когда ты в отпуске была, дня на три, документацию привез, переговоры там какие-то вел, а контракт еще не заключили.
– А когда это было точно, не помнишь? Ну ладно, я в понедельник у Милы выясню.
Однако в понедельник все потащились на похороны Синицкого. Грянул мороз, ветер заметал какую-то крупу, все ужасно замерзли, почему-то злились на покойника, а начальство устроило форменный митинг, говорили и говорили, даже директор был, правда, вскоре уехал на своей машине, а простой народ еще долго топтался на морозе.
Надежда радовалась, что она не мужчина и может не снимать шапку. И хоть слова на митинге говорили, вообще-то, правильные: ведь действительно человек без малого тридцать лет проработал в институте и трагически погиб на рабочем месте, ушел из жизни, так сказать, в расцвете творческой деятельности и полным сил, всем уже настолько осточертели венки, кладбища, пьяные могильщики, скорбящие родственницы в черных платочках, что в конце люди начали потихоньку расходиться, не дожидаясь, когда закопают.
Но все в конце концов кончилось, в автобусе народ с энтузиазмом помянул покойника, все согрелись и оживились. Сотрудники вышли у ближайшей станции метро и разъехались по домам, один только начальник отделения Владлен Иваныч нехотя поплелся на работу. На поминки никто не пошел, да и не приглашали.
Марьяна Синицкая вернулась домой с похорон одна. Родственники мужа хотели устроить поминки, но она отговорилась нездоровьем, дала денег, купили водки, закусок и помянули прямо там, в автобусе. Родственники, конечно, были недовольны, говорили, что для сотрудников и такие поминки сойдут, это правильно, вон сколько народу пришло, на всех не напасешься, а своей семьей надо посидеть, но Марьяна была непреклонна: она еле держится на ногах – и то только за счет лекарств и в такой день хочет побыть одна. Родственники обиделись, но Марьяне теперь было уже все равно.