— Так кто петь будет? — спрашиваю, чтобы получше представить себе задачу. Мысленно, я, конечно, решила уже окончательно, что в проекте участвовать буду.
— Ты будешь петь, дубина! — твердит своё Артур, — Рожа у тебя подходящая. И потом, это же очень важно, что нам поёт не просто кукла, а кукла с мыслями. Которая сама всю эту галиматью написала, и теперь ею делится. — очень захотелось мне придушить Артура за «галиматью», но я сдержалась, умничка, — В сценарии раскрутки актрису на журналистку, в сущности, легко заменить… — продолжал Артур, — Та же фигня. Журналистка точно так же знакома со всеми звёздами, всегда тусуется в их тени… Мы это вывернем так, будто наши звёзды-монстры не разглядели, какой рядом с ними талантище потявкивает. Они спорить кинутся, заговорят о тебе — вот и часть промоушена. Так! Нужно ещё посмотреть, как ты двигаешься. Как на обнажёнках смотреться станешь… Потому что, предупреждаю сразу, проект будет предельно эротический!
— Двигаюсь я отлично, смотрюсь великолепно, — приходится отвечать, — Есть только одна проблема: я не хочу и не умею петь.
— Что? — похоже, Артур решил работать именно со мной ровно в тот момент. Исключительно потому, что я отказалась. В этом самом моём «не хочу» он усмотрел вызывающую сладострастие преграду. — Не умеешь петь? — наседает он, — Это мелочи. Современные технологии в вокальных данных исполнителя не нуждаются. Думаешь, Басик твой петь умеет? Каждую нотку потом на компе до ума доводили. И с тобой справимся.
— Да уж! — я расхохоталась, — Сначала Геннадий звонит мне со своим идиотским «надо поговорить по твоему поводу, по поэтическому», потом перезваниваешь ты с угрозами и демонстрацией доскональных подробностей моей жизни, а теперь выясняется, что я должна стать поп-звездой! Слушай, это всё очень здорово, но я не собираюсь пробоваться на роль певицы. Я не хочу!
— Это тоже мелочи, — точно! моим отказом Артур загорелся едва ли не больше, чем выдуманным образом Русской Красавицы, — Мы тебя переубедим. Найдутся методы…
А вот это уже зря! Мгновенно вспоминаю наш вчерашний телефонный разговор. И про Анечку он знал, и про пожар и про Рукопись… Подскакиваю, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Угрозы? Об этом он ещё пожалеет…
— Найдутся методы?!?! — переспрашиваю презрительно, — Можете быть уверены, на меня — не найдутся.
Можно было бы сказать ещё многое. Сказать, что такие, как он, в свое время своими «методами» довели до безумия и малодушия весь цвет русской интеллигенции, но что от него (от цвета этого) осталось главное — память и истории. И мы теперь так легко не сдаемся, потому что знаем о чужих примерах. Знаем, что даже некоторые ремарковские скелеты — заключенные фашистских концлагерей, обречённые «методами» на животное существование и бесконечные истязания — находили в себе силы не сдаваться. И их пример закалил нас. И никакими «методами» нас теперь не схватить. Тем более, что хватать не за что — события нашего времени настолько мизерны, что и дорожить-то особо нечем. Так что им, со своими «методами», можно смело шагать куда подальше…
Но я ничего такого не сказала. Улыбнулась только, намеренно надменно.
«И никакая раскрутка нашему сборнику не нужна. Кому надо — тот и сам услышит, найдёт в Интернете, почитает», — горько обманывая себя, я развернулась, одела крутку и пошла демонстрировать безграничия своего пофигизма и неуязвимости. То есть к выходу направилась. А идею про тексты было жалко…
«Уходим, без слов, без сомнений,/ Без приторно сладких оваций./ Время погасших стремлений / Лишает нас права остаться./ Честь заклеймили ничтожеством, / Гений — созвучно с гниением./ Время великих возможностей / Нам обернулось гонением./ Уходим — здесь кормят гадливостью, / Только погасший сживётся./ А со своей справедливостью / Мир этот сам разберётся!»
Так я попыталась пройти мимо славы.
В дверях кабинета сталкиваюсь с пьяной дамой. Той самой, что танцевала в белье, и о которой вещал Золотая Рыбка. Сейчас она уже одета. Длинная узкая юбка, кофта с пушистым воротником. Дама не молода, но действительно весьма интересна. Следы бурно пролетевшей ночи отчётливо читаются на её лице, делают его хаотичным, но привлекательным.
"Лицо несвежее, волосы крашеные и на истасканном лице наглые глаза" — писала в своём дневнике Ахматова о Брик, приехавшей в Петербург. Но мужчины всего этого в Лиличке совсем не замечали. «Прелестная, необыкновенно красивая, милая женщина с пронзительным взглядом», — в тот же вечер, что и Ахматова, сделал записки о Лиличке Чуковский.
Интересно, что, она тоже принимает участие в конкурсе на вокалистку?
— Что это? — пьяно кивая на меня, спрашивает дама у Артура, — Одна из ваших кастингиц? — дальше уже мне, — Прорываемся к победе? Уединяемся? Не поможет! Артурчик у нас мальчик стойкий и идейный. Так, деточка? — это снова Артуру.
Артур мгновенно заводится.
— Лиля, езжайте домой, — кажется, он едва сдерживает бешенство, — Вы слишком утомились сегодня. Где ваш муж? Где Геннадий? Отчего они не заберут вас?
«Надо же, и зовётся Лилей!» — поражаюсь я. И так усердно пытаюсь снова разогнать ассоциации, что не слишком слежу за происходящим.
— Да ты боишься меня, деточка, — дама пошатываясь, проводит руками по бёдрам, и приближается к Артуру — Не хочешь с Геночкой ссориться, так? Правильно… Я и сама себя боюсь иногда…
Я резво прихожу в себя и открываю дверь. Ещё не хватало быть свидетельницей чужих разборок.
— Стоять!
Вот уж не ожидала такой прыти от пьяной женщины. Она подскакивает, захлопывает дверь передо мной. Берёт за плечи, толкает к столику. Я ошарашена, поэтому не сопротивляюсь.
— Мне и причудиться не могло ломать ваш интим. Иди к нему, девочка. Иди! — манерно восклицает она.
Я смеюсь, чтобы скрыть неловкость.
— Может вам кофейку? — забалтываю внезапно объявившуюся сводницу я. Та не сдаётся.
— Иди к нему! — истерично вопит дама, натурально свирепея и хватая меня за куртку.
Морщусь от омерзительной смеси перегара и дорогих духов. Вроде, приличная женщина. Что ж такое пить надо было, чтобы так пахнуть?
Убираю её руки, отталкиваю.
— В вашем возрасте лучше о своем счастье подумать, чем для других сводней работать, — говорю брезгливо. Всё-таки ухожу.
— Что?! Что?! — доносится из кабинета, — Что она сказала? Артур, и вы промолчали? Геночка, где вы, мой верный рыцарь? Где вы?
Постепенно крики вытесняются из моей головы уличными шумами.
«Всё что меня окружает — сплошной абсурд», — думаю, сама себя накручивая, — «Бессмысленные угрозы и глупые предложения… Может, я сама всё это притягиваю? Может, что-то надо менять в самой себе?» — волнуюсь всё больше, вспоминая Артуровское «найдутся методы». О пьяной даме-своднице больше вообще не вспоминаю. Надолго ли?
* * *
— В опасные игры играете, девушка… — Нинель, сама того не понимая, попадает в самую точку. Забывая обо всех делах журнала, бледнею, вспоминая Мамочкинско-Анечкинскую эпопею.