— Алло! Девушка? — ну вот, и тут неудача… — Простите, а у Павла тепреь другой номер, да? Записываю… — перезваниваю. — Алло! Девушка? Снова вы, а это снова я и снова Павлу. В ванной? Передайте, звонила Сонечка. Учтите, звонила сугубо по делу, и не вздумайте навыдумывать себе черт знает чего. Да мало ли, кто вас, девушек, разберет…
Собеседница явно значительно моложе меня и явно состоит с Павлушей в глубоких и уверенных близких отношениях. Может, даже жена… Припоминаю сейчас, что даже слышала что-то такое о Павлушиных намерениях жениться.
Понятно, что в первый раз я о таких его намерениях слышала, когда он предполагал жениться на мне. Понятно, что я сбежала, как только почувствовала что дело не в моей персоне, а в общей потребности мальчика, подражая отцу, остепениться и стать правильным семейным человеком. И, кстати, если рассудить по совести, не факт, что я имею права звонить этому добродушному, увлекающемуся, светлому мальчишке. Это для меня они все — не важно, расстались/не расстались, любовниками были/друзьями ли — это для меня о ни все близкими людьми остаются и желанными для общения ребятами. А для них, может, мысль о моем существовании на белом свете нынче неприятна и мучительна. Честно говоря, я своим давнишним поведением серьезно потрепала Павлушино самолюбие, а есть такие мужики, которые никогда этого не прощают. Может, зря звоню?
— Зря звонишь, София — спустя пять минут растекается моя трубка еще более назидательными, чем раньше, Павлушиными интонациями. — Я теперь — новый
Ага. Если б действительно Павлуше никакого дела до меня не было, не ощущалось бы такое неприкрытое торжество в его интонациях. А так прямо черным по белому шито, давно он ждал возможности гордо сообщить мне: «И без тебя справился! Хотел идеальные отношения — выстроил!» Мигом вспомнился давний добросовестный Павлушин бред о том, какой тяжелый труд — совместная жизнь, как нелегко построить крепкую, серьезную семью и как важно сделать это еще в том возрасте, когда душа не привыкла к одиночеству и приспособлена еще к взаимопроникновениям с другими душами. Стройная и помпезная эта теория доводила меня до бешенства, потому что напрочь исключала такие понятия, как «счастье» и «богоданность». Выходило, что радость — это большой труд, а испытывать ее за просто так, без долгих для того подготовок, могут только идиоты. В результате — я осталась свободной идиоткою, а Павлуша нашел кого-то с правильным подходам к женскомужским отношениям. Вот и славненько.
— Вот и славненько, очень за тебя рада, — как всегда, Павлушины манеры требуют снисхождения, поэтому я не обижаюсь. — Звоню я вовсе не в поисках утраченного прошлого, а по делу. Мне работа нужна. Не знаешь, каких-нибудь вакансий?
Он не знает. Он обижается, что как по делу — так ему, а как за утраченным прошлым — так, небось, совсем к другим людям… В общем, его не поймешь…
— Знаешь, я так давно ожидал твоего звонка, что он оказался для меня неожиданностью… — понимая, что разговор сворачивается, Павлуша отчего-то меняет тон. Он явно не хочет меня отпускать…. — Ты уж прости мне некоторую двусмысленность…
— Двусмысленность — это когда два смысла. А в твоих речах — ни одного! — все-таки я как была, так и осталась абсолютно бессердечною. — Ладненько, если услышишь что-то про работу — позвони. Большой привет и всего наилучшего. Да, кстати, девушка у тебя — просто замечательная. Мне очень-очень понравилась. Правда!
— Это — жена! — с гордостью произносит Павлуша. Ему явно очень приятно, что именно я похвалила его выбор.
На том и прощаемся… И вот, только я собираюсь снова впасть в положенную мне всеми нынешними статусами меланхолию, как раздается звонок в дверь.
Да, да. да! Хватит подкалывать! Действительно, первой мыслью было — Артур. Выяснил, гад, где живу. А что? Район он знает, рассприть соседей — раз плюнуть. Или по номеру мобилки выяснить месторасположение, или навести справки у общих знакомых… В общем, разыскал меня, теперь выставлять придется. А я-то думаю, чего он уже сутки, как не пытается звонить. Смирился, что я трубку не беру, и решил забыть? Нет! Чуяла, что это неспроста. Хлопочет о встрече, изобретает способы узнать мое место жительства.
Нет, нет, не думайте, у меня вовсе не мания величия. Прекрасно понимаю, что делает он это никак не из громадных чувств ко мне. Просто из духа противоречия. В этом весь Артур: если я прячусь, нужно меня найти. Если не беру трубку — заставить провести разговор лично. Не важно, есть ли у этого разговора какая-то важная тема. Последнее слово должно быть за Артуром, и точка.
Первым делом бросаюсь к зеркалу. Хорошо, что звонила Павлуше. Это немного разозлило меня, взбодрило и вернуло к жизни. Вроде — человек. А то б открыла дверь грустным, зареванным приведением.
Выбегаю в коридор, кручу бесконечные хозяйкины замки… На пороге — печальная, заплаканная Алинка с пустыми глазами и красным носом.
— Можно с тобой поговорить? Я знаю, что свое надо бы при себе, но мне очень некому…
Ничего себе! Это что ж такое нужно было сотворить, чтобы мою бесконечно жизнелюбивую Альку до такого довести?! Первые мысли — все самое худшее. Причем, с тех пор, как умерла Марина, планка этого худшего у Алинки очень сильно сдвинута.
* * *
— Нет, нет, никто не умер, — как и Марина, Алинка Бесфамильная частенько мимоходом читала мысли, совершенно не видя в этом никакой мистики. — То есть умер, но не взаправду. В моих глазах умер. Я, собственно, и умерла… — Алинка шумно, по-детски всхлипывает и я, несмотря на двадцатисантиметровую разницу в росте, ощущаю вдруг ее совсем маленькой. Собственно, по возрасту она ведь такая и есть. В двадцать лет, как бы мы не кичились самостоятельностью и осознанностью, мы все равно совсем еще дети, причем еще без защитного слоя опыта. А значит, любая травма воспринимается больнее и дольше не заживает…
— Ну что же ты стоишь? Проходи! В меню пиво, коньяк и кофе… И всякие вкуснопахнущие травки к чаю тоже найдутся… — с совершенно не свойственными мне интонациями взрослой носедки, начинаю хлопотать. Все-таки инстинкты — великая вещь! Алинка для меня сейчас нечто вроде подброшенного котенка. Испугавшись за нее, напрочь забываю о собственных неурядицах и превращаюсь во взрослую, сильную, всемогущую. Философствующую и рассуждающую о возвышенном, а, если надо, опускающуюся на самое дно и бьющую в морду не задумываясь…
— Ну, барышня, рассказывайте! — улыбаюсь, спустя какое-то время. Благоухающий заварочник уже на полу, мы — на диванных подушках возле него. Пепельница вытрушена, дух моей тоски выветрен, пивные бутылки оттащены в коридор. Я — сильная, крепкая и бодрая — готова заражать своим примером подрастающее поколение. — Смотрю на тебя и ломаю голову. Что вообще в этом мире стоит стольких слез и расстройства?
— Моя собственная никчемность… — через силу выдавливая слова, бесцветным голосом говорит Алинка. — Но не в этом дело. Я не затем пришла. Мне нужна правда, Сонечка! Вы, ты… — мы давно уже были на «ты», но сейчас Алинка отчего-то сбивается и путается. — Ты можешь помочь мне разобраться? В Лилии Валерьевне, Геннадие и моей Марине. Правда, что Маринин успех от и до был маркетологами Геннадия состряпан?