Главное — Марина открылась человеком впечатлительным, в повторение сюжетов верящим. А гады, наши, это отметили и вспомнили, сволови, что Маринкиного пятилетнего сына Булатом зовут…
— Не важно, кто ему рассказал, важно, как он этой Окуджавовской историей мне угрожать пытался. — продолжает выговариваться Марина. — Формально — просто излагает исторические факты, но так смотрит при этом, так намекает… «Мать Окуджавы», — говорит, — «Пошла к старому другу семьи, хлопотать за мужа, безвинно арестованного и своими же партийцами оклевётанного. Грех не пойти и не похлопотать, когда сам Лаврентий этим другом семьи был. Понимаешь? В общем, женщина все уладила, практически. А, уже уйдя, на миг вернулась и нечаянно стала свидетелем обрывка телефонного разговора Лаврентия. Из обрывка этого она ничего не поняла, да и невозможно там было что-то понять, но Лаврентий решил перестраховаться. И перестраховался, несмотря на статус друга семьи и личные горячие симпатии к матери Окуджавы» — это он мне все, якобы, просто как историю рассказывает. — «Пришла просилица домой счастливая. Говорит: «Лаврентий обещал все уладить», легла спать… А ночью за ней пришли. Забрали очередного врага народа и Окуджаву без родителей оставили…Так что, чтобы дети с родителями росли, лучше ничего вообще не узнавать, даже нечаянно. И не отказываться от предложенного сотрудничества…». От таких разговоров я вообще прокляла тот день, когда с вами познакомилась. Жила в страхе все три дня репетиций. Один раз за вас на сцену выходила даже. Только не получилось у них ничего. Я по стилю не подошла. Не от сценического неумения. В плане телесами трухануть, я всегда ого-го была! Просто в образ вашя не попадаю. В общем, сказали — для этих целей не подходишь. Если что другое — позовем. И не заплатили, кстати, за три дня репетиций… Ну, в общем, фиг они меня теперь найдут. Меня это их «если что другое», совершенно не впечатляет. Знакомые в тур этот помогли вписаться. Вот, поеду, подзаработаю, заодно следы замету… Дети с бабушкой, я — свободна и при деле. Хорошо, что все хорошо кончается…
— Выходит, мы с тобой тут по одному и тому же поводу… — хмыкаю, больше для самой себя. — Ладно, Марин, — проявляю вершины гуманизма, — Давай не будем ворошить. Я смотрю, у тебя еще не отболело…Да и мне все это вспоминать не приятно.
— Нет-нет, — упрямство всегда было отличительной чертой этой девочки. — Мне важно, что б вы всю правду знали. Что б, не думали, будто я совсем уж какая пакостная…То есть я такая, конечно, — Марина фыркает и криво усмехается. — Но все ж легче, когда честно обо всем расскажешь. Да, согласилась работать вместо вас, но не по своей воли — запугали меня, замучали интригами… А как смогла, сразу от них сбежала. Горючими слезами облила напоследок, и сразу сюда поехала. А тут — вы. Забавно, да? Главное, чтоб остальные нас тут не нашли, правда? А то я уже совсем крышей еду — всюду вргаи мерещатся… Но это и не плохо. /Слава богу, мой дружище, есть у нас враги,/значит, есть, наверно, и друзья/…— цитирует Маринка и заискивающе так заглядывает мне в лицо. — Вы, Марина, знайте, что всегда мне были глубоко симпатичны, и что никаких гадостей я вам делать не хотела. В общем, можно на «ты», а?
Марина тянет мне свою крепкую руку и настороженно щурится.
Ну что тут говорить? Забудем все глупости. Мне с ней детей не крестить. А обиду таить — дело гиблое…
И потом, рада я этой девчонке. Несмотря ни на что — рада. Слишком свежи в памяти наши увлекательные московские беседы. В этом мире настолько редко встречаешь своих — тех, кто мыслит так же, интересуется тем же, горит от того же, — что в конечном итоге, плюешь уже на путаницу, ими образованную, а радуешься попросту их наличию в твоей жизни. Я решила не привередничать, простить великодушно и в дальнейшем общении не отказывать.
Пожимаю протянутую руку, подмигиваю.
— Не боись! — говорю, — Если к нам еще наши милые прошлы работодатели сунутся, мы их вмиг к стенке прижмем. Нас ведь теперь целых двое…
Неожиданно крепкой непечатной тирадой Марина поддерживает меня, рассказывая, что и в каких именно позах мы проделаем с Артуром — нашим бывшим менеджером, если он посмеет сунуться к нам, или к её, Марининым, малышам. Х-м-м…
Не ожидала от этой барышни такой матерной прыти… Впрочем, какая разница, как выражаться, если мыслим одинаково?
— И кем ты в агит-туре быть собираешься? — спрашиваю, чтобы сменить тему.
— Да уж кем возьмут. — кривится Марина,
— И я также…
Внезапно пропала всякая охота говорить. Так и сидели мы с бывшей моей массажисткой на сумках, тихо-тихо, ноги поджав, колени обняв, глядя вдаль и о своем думая. Вечно, наверное, сидели бы так, потому что спешить нам на самом деле было некуда. Бросая Москву, мы, по сути, бросали себя. Были теперь, в общем, обе погибшие, а значит, считай, бессмертные. Как эльфы Толкиена, временем пренебрегавшие и не скупившиеся тратить столетия на обмен взглядами.
И тут Марину позвали на собеседование.
Вышла она оттуда загадочная, улыбающаяся, светлая.
— Меня во вторую агитбригаду назначили. Там, оказывается, все перетасовалось. Основная группа зимой поедет, перед выборами. А мы — сейчас, для создания нужной атмосферы в массах. Они — тур политический, а мы — просто так. Едем под лозунгом: «искусство — массам!» Или как там это будет звучать по-украински? — Маринка тараторит очень весело, потом лукаво прибавляет: — Я побегу, а то сама потом место, где нужный поезд стоит, ни в жисть не найду. А так — поеду с ребятами… Я там кое с кем уже знакома, — Маринка хитро щурится. — Понимаешь, когда с малыми детьми все время живешь, а потом вдруг на свободу вырываешься, то… Ну, в общем, симпотный там мальчик один с нами едет. Вызвался к поезду провести… А хочешь, мы тебя подождём?
Глядит она так, как смотрит на мать отпрашивающаяся в ночной клуб несовершеннолетняя пигалица.
— Иди, — говорю, — Со своими симпотными ребятами. Чего меня ждать? Я ж с Бонифацием еще встретиться должна… Рада была встрече. Пока. Может, еще увидимся…
* * *
Сейчас понимаю, что Маринка прощалась как-то не слишком тщательно. При желании, сразу подвох заподозрить можно было. Но это я теперь знаю, а тогда и в голову прийти не могло очередного сюрприза от нее ждать. После драки кулаками не машут, и за содеянное я на Ринку уже накричала, поэтому сейчас снова злиться по этому поводу глупо. В общем, вот они, мелкие неприятности, гадалкой обнаруженные.
НПВ
Бонифаций приехал сразу же после моего звонка. Конечно, позвонила. Нечего ему свою старческую немощь демонстрировать, когда тут с оргвопросами такие непонятки. Тур, в который мы должны были ехать, оказывается, на февраль планировался. Какого ж черта он меня с места сдернул? Бонифаций примчался разъяренный и от моих стенаний отфыркивающийся. «Сейчас разберёмся», — говорил, — «Сейчас всех на чистую воду выведем!» Вернулся с разговора такой, будто в эту самую воду его и опустили.
— Они больные люди! — восклицал на пол-улицы. — Я артист со стажем и связями! Какой смотр? Какое собеседование? Мы же не в самодеятельности!