— Это потому, что твое заштампованное сознание всегда будет видеть во мне сильную и успешную даму, парящую над всеми победительницей. С одной стороны — мне это льстит, с другой — очень мешает, делая тебя бесполезным в критические моменты.
— Во накрутила! Слушай, я тебе потому, кстати, и звоню, чтоб момент твой еще более критическим не сделать. В общем, открываю я сегодня почту, а там спама — целый ворох. Ну, в смысле, рекламы не нужной, всем по интернет-почте такая приходит…
— Ты меня ни с кем не путаешь? — полоснуло Свинтусовской отчужденностью. Как ни старалась, Марина не могла избавиться от чувства, что говорит с человеком, который напрочь ее забыл. Даже запаха, наверное, ее уже не помнит… — Я ж не Любочка, в разъяснениях относительно интернета не нуждаюсь… — все-таки нашла в себе силы отработать пути к контакту. — Свинтус, это я! Свои! Мы ж вместе с тобой сутками, в отсутствии Интернета, острые приступы клаустрофобии ощущали…
— Мало ли, вдруг ты забыла все, с тебя станется, — и неловкость этих равнодушных оправданий все больше портила ей настроение. — А рассказать тебе хочу следующее. Открываю нечаянно одну из реклам на прошлой неделе и читаю: «ручка для агента 007 — все, что вы ею напишете, бесследно исчезнет спустя время, а потом снова появится, и опять исчезнет».
Театральная пауза после этих слов ничего особенного Марине не сказала, никакой трагедии она пока не обнаружила и ждала, скептически сощурившись, продолжения. Ожидала, разумеется, какой-нибудь шутки, или еще чего отвлеченного…
— Не понимаешь? — Свинтус явно сердился. — Ладно, рассказываю дальше. Я сразу все понял, связался с производителями, повез свою машину на экспертизу. Ничего не бесследно исчезают эти чернила — хорошо, правда, что я салон еще не мыл, — остаются кусочки этой гадости. Так вот, надпись, тобою увиденная, ну все эти твои послания с того света — не что иное, как чья-то злая шутка. Понимаешь?
До Марины начало доходить. Лицом побелела, но виду пока не подала, переспросила несколько раз, убедилась на подробностях.
— Провели экспертизу, выявили. На бардачке моей машины остались следы появляющихся и исчезающих чернил. Именно тех, которые через пятнадцать минут после написания проявляются, потом минуту держатся, исчезают и через пять минут снова появляются. Потом исчезают уже навсегда. Вообще разработки секретные, но сейчас все попало в руки коммерсантов, поэтому в продаже найти можно… Ты слышишь меня? Не ведись! Кто-то, знаю твою легковерность и предрасположенность, намеренно пытается обмануть. Не знаю уж, чего добиваются. То ли с ума хотят свести, то ли заставить верить в то, что твои выдумки про контакт с Дмитрием — правда.
— Но ведь… — она вздохнула только, и понуро опустила голову. Только тогда почувствовала, на чем держалась в последнее время — на вере в Димку. На ощущении постоянного его присутствия и покровительства. И не хотела бы просыпаться по утрам, но должна была — знала, что есть существо, которому не безразлично, которое наблюдает и участвует. Она действительно верила в него! Она так верила…
Все становилось на свои места. И ГАИшник, который в строго назначенное время Свинтуса из машины вытащил, и все, что было в поезде, и лестничная клетка Артура…
— Мой тебе совет, — Свинтус продолжал говорить. — Немедленно пойди напиши заявление. Для перестраховки, чтоб шутники эти — если с серьезными намерениями — побоялись дальше соваться. Только сразу предупреждаю, — тут Свинтус сменил тон, и Марина ясно поняла, отчего он так долго молчал, и, хотя еще на прошлой неделе во всем разобрался, ей, Марине, ничего не говорил, — Предупреждаю, что с тобой никуда не пойду и участвовать в этом мероприятии не буду. Мне некогда. И так дома почти не бываю, еще не хватало в твои приключения занырнуть. Пора становиться взрослой, Марина. Я тебе информацию передал, а ты иди пиши заявление. Сама, без меня…
Он убеждал так напористо, защищался так яростно, будто Марина нападала и что-то от него требовала. И было очень горько, что он так относится. Да. Всю жизнь звонила ему по малейшему пустяку. Но ведь не из-за беспомощности, а от родства душ. От искреннего желания поделиться приключениями, а в обузы напрашивать никогда не собиралась…
— Успокойся, — сказала каменно. — И не думала даже просить тебя о помощи. Все и так ясно. За инфо спасибо. Писать никому не буду. Это все… — тут поняла, что уже с собой не справляется, и окончила разговор очень скомкано. — Это все просто шутка. Подумаешь… Извини, мне бежать надо.
Отшвырнула телефон и давай реветь. В голос, будто одна во всем мире. Потом сообразила — не время привлекать соседское внимания — подушкой рот затыкать принялась. Но рот громкий, сильный, фиг с ним справишься… И трясется вся, и на телефон дико так погладывает.
Ждет, глупая, ждет, что Свинтус перезвонит. Почует неладное, вытащит…
Когда стало ясно, что звонка не последует, Марина довольно быстро успокоилась. Села за ноутбук написать Димочке. Надо ж адресата оповестить о его собственном несущестовании.
Дописала, и вдруг такой прилив ярости ощутила.
— Никого! — шепчет, — Ни Димки, ни Артура, ни Свинтуса… Никого не осталось! Что ж, я и сама еще многое могу. Вы у меня все еще попляшете!
Оделась наскоро, в зеркало и не глянула. Все оставшиеся деньги из карманов повыковыривала, вооружилась длинным острым зонтом и двинулась вон из квартиры.
«С таким лицом идут убивать» — подумал старик у подъезда, и потому Марину не остановил и, как обычно, «за жизнь» расспрашивать не стал.
А зря. Ей нужен сейчас был останавливающий.
* * *
Опять объективный взгляд:
Объективность объективного взгляда заметно расшаталась. Сбилась, как прицел, и болтается теперь безнадежно свернутой гусиной шеей. Но я продолжаю повествование. Молчать — значит, совсем забросить анализ и самооценку. Я пытаюсь разобраться в мотивах, отличить ложь от выдумки, шутку от оскорбления… Философствую. Потому что, пока не поздно еще, нужно вынести вердикт — оправдывать Марине Рыбку с Лиличкой, или наказывать… И если в этом не разобраться немедленно, то Марина моя на эмоциях столько наворотит, что потом никогда не разгребешь. Как Ринка с Димочкой…
А Марина? Марина, одержимая целью, несётся к стоянке такси. Кусает губы, глядя в заплаканные глаза своего отражения в стекле окна. Закуривает, достаёт очки. Смешно: темным-темным вечером, на темной полузагородной трассе, в черной волге, сидит барышня в черных очках и пережевывает свои черные мысли…
Представляет, как проберется сейчас в здание к Рыбке. Охранники не заметят — ну, мало ли, отвлекутся на что-нибудь… А она размеренно и жестко простучит каблуками по гулкому коридору. И глаза прищурены, и плечи расправлены и… вытащенный потихоньку у охранников пистолет заряжен. Как вдруг! Из кабинета Рыбки выскочит заплаканная КсеньСанна, побежит прочь, прикрывая лицо руками. И грянет выстрел. И Марина сразу все поймет и ужаснется даже немного, хотя только что собиралась привести Рыбку к такому же финалу.
«Отношения Рыбки и Лилички всегда настолько похожи на союз Брик и Маяковского, что подобный финал напрашивается сам собой» — рассуждает Марина, пугая таксиста решительным выражением лица и сосредоточенностью.