Безработный музыкант, к тому же, отличался чрезвычайно субтильным телосложением, любой работодатель, посмотрев на него, без промедления указывал бедняге на дверь, понимая, что много такой работничек не наработает. Иногда везло перехватить какую случайную подработку, но очень уж редко. А когда настала зима, и жить на улице стало невозможно, его положение стало совсем невыносимым. До последнего времени Гелу все-таки удавалось наскрести несколько ренни на оплату комнаты, но уже месяц ему совершенно не везло. Ел безработный музыкант только то, что иногда находил на свалке, а если не находил ничего, то голодал. На дрова и лекарство денег не было, и приходилось мерзнуть, пытаясь согреться под натащенными в комнатенку лохмотьями со свалок. А тут еще и проклятая простуда...
– Благие! – тихо взмолился Гел. – Ну, за что? Что я такого вам сделал? Помогите мне, умоляю...
Но молитвы никогда не помогали, не помогли и сейчас. Значит, завтра его голым вышвырнут на улицу. В тридцатиградусный мороз... Говорят, что замерзать совсем не больно, что человек просто засыпает и ему снится что-то хорошее. Что он даже не замечает, как уходит в мир иной. Гелу осталось надеяться только на это, иных надежд у отчаявшегося человека не осталось. Он прекрасно понимал, что денег сегодня ему не найти, а на жалость хозяина меблирашек надеяться глупо. Бородач за лишний ренни удавит кого угодно. Значит, все. Отпрыгался. В душе царила пустота, не было даже обиды или горечи.
Осталось сделать последнее – выплеснуть на бумагу музыку, не дававшую ему жить в последнее время. Да, эта музыка никому не нужна, да, эти листки, скорее всего, пойдут кому-то на растопку. Гел прекрасно понимал это, но не мог не записать рвущееся из души. Это было что-то большее, чем он сам. Снова потерев руки в попытке согреть, музыкант достал из-под стола найденную на свалке стопку рекламных листовок и принялся тщательно линовать их чистую сторону под ноты. А затем написал первый символ, и мир исчез для него, вокруг загрохотали галактики, заплакал ветер, стремясь к чему-то невероятному, к чему-то чистому и огромному. К чему-то доброму. Композитор больше ни на что не обращал внимания, под его рукой рождались и гибли миры, сейчас он был счастлив.
– Господин мэр! – сигнал селектора вырвал мэра города Рестэ из приятной послеобеденной дремы. – Трое аарн требуют встречи с вами!
Благие! От этой малоприятной новости господин Дор Кирсео Ремси, совсем недавно победивший на выборах и ставший мэром города, сразу проснулся. Аарн? Что может быть нужно здесь орденским сволочам? Ссориться с ними ни в коем случае нельзя, это может обернуться неприятными последствиями не только для города Рэстэ, но и для всего Фарминуса. Лучше принять, выяснить, что им нужно и постараться побыстрее сбагрить на руки кого-нибудь из помощников.
– Зовите, – распорядился мэр.
Входная дверь распахнулась, и секретарь пропустил в кабинет двух человек и гварда в парадной форме ордена. Люди, очень похожие друг на друга юноша и девушка, поздоровались. Гвард молча кивнул, отошел к окну и стал возле него, ничего не говоря. У всех троих были обычные для аарн мертвые лица и тусклые, похожие на пластиковые пуговицы, глаза.
– Рад приветствовать вас, господа! – поднялся из-за стола мэр, его лицо стало приторно-слащавым. – Чем могу помочь?
– У нас к вам, господин мэр, всего один вопрос, – вежливо ответила девушка.
– Какой?
– На вашей планете и конкретно в вашем городе живет гениальный композитор, его имя Гел Тихани. Мы случайно наткнулись на его произведения в вашей общедоступной инфосети и теперь разыскиваем, чтобы пригласить на премьеру его симфонии в исполнении нашего оркестра. И были бы крайне признательны, если бы вы помогли нам отыскать этого человека. Орден готов безвозмездно построить в Рестэ новый музыкальный театр в благодарность городу, вырастившему гения.
– Гения? – тупо переспросил мэр.
– Его музыка – это что-то невозможное, что-то потрясающее... – вступил в разговор гвард, скрипучий голос ящера заставил господина Ремси вздрогнуть.
– Но я никогда не слышал этого имени... – растерянно пролепетал он. – Вам лучше обратиться к советнику по культуре, господину Девицки, он сам композитор, уж он-то должен знать...
– Как нам его увидеть? – спросила девушка.
– Я сейчас ему позвоню, – засуетился мэр, – он должен быть на месте.
Господин Ремси включил инфор и набрал короткий номер, страшно боясь, что ему не ответят. Через пару секунд облегченно вздохнул – Девицки оказался на месте, пусть сам теперь разбирается с этими искателями гениев. А ему это совсем не нужно, побыстрее бы избавиться от странной троицы. Аарн, после того как мэр сообщил им, в каком кабинете искать советника по культуре, откланялись и вышли. Господин Ремси облегченно вытер холодный пот со лба и откинулся на спинку кресла.
Мэл Теркио Девицки настороженно ожидал людей ордена, руки старика тряслись – ему никогда еще не доводилось лично беседовать с аарн. Ничего хорошего от этого разговора он не ждал, тем более что имя Гел Тихани что-то напоминало, о чем-то говорило. Но вот о чем? Советник по культуре напряженно вспоминал, но никак не мог припомнить. Какой-то скандал... Но какой? В дверь постучали, и он вздрогнул. Аарн вошли и поздоровались. Особенно неприятно было видеть нагло ухмыляющегося во всю огромную зубастую пасть ящера, но что делать, гость. В этот момент он вспомнил, кто такой Гел Тихани. Наглый скрипачишка, осмелившийся мало того, что написать симфонию, так еще и выложить ее в общедоступную инфосеть. Господин Девицки лично подписывал сочиненную его секретарем разгромную статью. И этого наглеца аарн называют гением?! От возмущения старик задохнулся. А потом громогласно высказал все, что об этом думал, плюнув на то, что перед ним люди ордена.
– А вы сами слушали его музыку? – с горечью спросила девушка. – Или хотя бы ноты просматривали?
– Этого незачем делать! – отрезал господин Девицки. – С его социальным статусом он не имел права писать никаких симфоний, а значит, и не мог написать ничего толкового!
– Интересно, – проскрежетал гвард, – а есть ли у подобных вам такие понятия, как «совесть», «честь», «доброта»? Или подлость и низость стали для вас образом жизни? Кем же нужно быть, чтобы, не зная, что осуждаешь, осудить... Так слушайте же, что вы осудили!
Он резко взмахнул рукой, и в кабинете советника по культуре города Рестэ зазвучала музыка. Старик хотел было возмутиться, закричать, но эта невозможная, невероятная музыка как-то сразу захватила его душу. И все вокруг померкло, только ветер вел вперед сквозь бурю, сквозь боль и горе, намекая, что где-то там, впереди, есть тихая надежда на любовь и счастье, на радость и свет, на осознание и понимание. Понемногу ветер набирал силу, он дрался с затхлостью и пробивал себе дорогу вперед, туда, где ждала его надежда. Многое еще можно было сказать об этой музыке, но слов господин Девицки не находил. А когда симфония завершилась, старый композитор еще долго сидел и тихо плакал. Много лет уже не случалось, чтобы чья-нибудь музыка заставила его плакать. Аарн правы, этот злосчастный скрипачишка действительно гений... Но он не имел права быть гением! Эту гениальность должен был получить кто-то из сыновей дипломированных композиторов, и никак иначе!