– Так и есть. У нас говорят: два брата как две руки – рука руку моет, – улыбка переросла в смех. – Но, пожалуйста, не заложницы. Считайте себя моей гостьей.
Майя презрительно фыркнула, но промолчала. Они дошли до всадников, и Рашид положил руку на круп коричневой лошади с пустым седлом, щедро навьюченным поклажей, как и остальные, и жестом предложил Майе забраться на эту гнедую.
– Я не могу ехать в таком седле, – объявила она, все еще не оставляя попыток затянуть их отъезд.
Рашид вопросительно посмотрел на нее.
– Не так, – объяснила она и наглядно продемонстрировала различия между мужским седлом и женским: раздвинула на шаг ноги в широких штанах, а потом сразу опять составила ступни вместе и грациозно согнула набок колени, – а так.
– Но так гораздо удобнее, – Рашид кивком указал на седло гнедой лошади.
– А я так не могу, – настойчиво повторила Майя и вздрогнула, заметив, что голос ее зазвучал тонко, пронзительно, глаза округлились, а губы задрожали. «Как Ангелина, – пронеслось в ее голове, – я веду себя как Ангелина!» От удивления она на мгновение забыла о происходящем.
Майя всегда задавала вопросы и высказывала просьбы прямо, безо всяких намеков, Ангелина же хитрила и капризничала, чтобы добиться желаемого. Она прекрасно знала: такому очаровательному, слабому созданию ни в чем нельзя отказать, а вот прямолинейная Майя часто вызывала недовольство в свой адрес. Но теперь она не могла просто сказать «я не поеду» и инстинктивно воспользовалась тактикой младшей сестры. Возможно, Ангелина прибегала к этим ужимкам не только из-за того, что от нее ожидали такого поведения, но и из-за недостатка твердости, из-за неуверенности и боязни прямо говорить «нет»?..
– Даже если мы простоим здесь до завтра, – тихо прервал ее раздумья голос Рашида, – это вам ничем не поможет. В Адене никто не догадается, где мы. Вашим людям известно лишь, что похищение устроил Ижар. И ничего больше.
Продолжая думать об Ангелине и стыдясь, что ее тактику промедления раскусили так быстро, Майя подцепила ногой стремя. Лишь с четвертой попытки ей удалось подтянуться и перекинуть через спину лошади ногу. А опустившись в седло, она покачнулась, и Рашид мгновенно выбросил вперед руку, предлагая ей помощь, но не дотрагиваясь до нее.
– Все нормально? – так же тихо спросил он.
Майя покраснела, уселась увереннее и кивнула. Она наблюдала, как араб без видимых усилий взлетел на лошадь, принял от одного из своих людей длинный меч, пристегнув ножны к кожаному ремню, как и винтовку, и накинул патронную ленту. Так были вооружены все трое воинов сопровождения, а в их ремнях под широкими сине-черными рубахами торчали джамбии. Рашид закрыл нижнюю часть лица краем платка, и Майя по его знаку сделала то же самое. Он поднял руку в сторону охранника, и тот ответил на приветствие.
– Ялла, поехали! – раздался приглушенный приказ Рашида, и группа двинулась вперед по песчаной дороге, вдоль россыпей валунов и пальм, которые Майя видела из окна. Не торопясь – спешить было некуда – всадники направились в сторону Ижара.
Майя в первый и последний раз посмотрела на «дворец» султана Фадли – простую каменную колоду цвета охры на гладкой, пыльной земле у неровной стены черных скал. Единственным украшением здания была замысловатая белая кайма вокруг простых оконных проемов. Майя повернула голову и посмотрела на город, чьи стены отражали свет солнца почти до боли в глазах. На сине-зеленой поверхности моря, белой пеной бьющегося о скалы, сверкали искры. Внезапно Майю охватил страх смерти, ей стало трудно дышать. «Пожалуйста, пусть люди Коглана выследят нас, отрежут нам путь – пусть вытащат меня отсюда!»
Ее пальцы вцепились в уздечку. Рашид потянулся и легонько прикоснулся к шее лошади Майи, животное открыло и закрыло глаза, темно-коричневая, почти черная кожа вокруг век покрылась морщинами. Рашид словно хотел приободрить Майю, прежде чем пустил гнедую кобылу рысью и переместился в авангард процессии. Всадники перестроились – Джамила ехала слева от Майи, один из мужчин чуть позади, а двое других составили арьергард. Похоже, хлыстами тут не пользовались, лошадью управляли лишь шенкелями и едва заметно натягивая или отпуская уздечку.
В какой-то момент Майя вздумала было резко развернуть лошадь и пуститься галопом. Но она сама понимала, как неуверенно держится в седле, все силы у нее уходили на то, чтобы держаться прямо, хотя ее лошадь ступала кротко, словно овечка. «Может быть, завтра я попробую, – сказала она себе, – завтра я буду чувствовать себя достаточно уверенно. Или послезавтра». Она цеплялась за эти мысли, пока они ехали вдоль побережья, мимо пустынного песчаного мелководья с зеленоватым отливом, а немного позже повернули в глубь материка.
В семидесяти пяти милях на юго-восток работник временного почтамта Адена весело шагал по гарнизону, насвистывая что-то себе под нос, как и каждое утро. Он остановился у бунгало лейтенанта Ральфа Гарретта, умолк и задумчиво помахал письмом. По лагерю с быстротой молнии пронеслось известие, что миссис Гарретт сбежала от мужа и великодушный полковник Коглан дал ему не только отпуск, но и солдата в поддержку, чтобы найти и привести назад беглянку.
– Куда же его? – задумчиво вырвалось у почтальона. Почесав в затылке, он пожал плечами, зашел на веранду и, недолго думая, протолкнул письмо с королевой Викторией на марке под дверь. После чего весело выпрыгнул на дорогу и, посвистывая, продолжил свой путь.
Но в бунгало долго никто не возвращался и не открыл письма, в котором Джеральд Гринвуд просил дочь вернуться домой.
Дорога оказалась простой тропой, за сотни лет протоптанной копытами караванов верблюдов и лошадей. То прямо, то извилисто поднималась она по плоским скалам, нависающим друг над другом, словно огромные ступени. Возникшие от резкого рывка земных недр темные камни, медленно остывшие и робко затронутые стихиями, блестели своими трещинами и извилинами, демонстрируя причудливые изгибы и складки.
Дорогу окружали дыры кратеров, иногда заполненные сверкающей ярко-зеленой водой. Воздух над горами и мелководьем искрился. Издалека все казалось нереальным и преувеличенным и сжималось, принимая нормальный размер лишь по приближении: мнимые деревья превращались в кустарники, кустарники – в клочья жесткой пустынной травы.
С возвышения, откуда Майя, обернувшись, разглядела вдалеке белые точечки домов Шукры, озаренные искрящимся танцем отраженного морем солнца, поле лавы казалось менее хаотичным, а плоские места походили на серый бархат. Но потом на тропинку снова надвинулись древние горы, их бока сотни лет чистил и натирал песком ветер, а отдельные обломки отвалились на землю и рассыпались на кусочки из-за постоянной смены жарких дней и холодных ночей. Сухой ветер дул здесь как из печи – словно среди утесов скрывался сказочный дракон с раскаленным дыханием.
Они проезжали сквозь тихий мир, лишь солнце сияло высоко в небе. Не показалось ни одного животного, никто не произнес ни слова. Молчание давило на Майю, словно тяжелая ноша. Несколько раз она пыталась на плохом арабском завязать разговор с Джамилой – о жаре, горах, этом пейзаже, который и пейзажем-то назвать сложно. Но Джамила каждый раз бросала на нее укоризненный взгляд и прикладывала палец к губам, и, смущенная, Майя в недоумении замолкала. Слышался лишь сухой стук и треск земли под копытами лошадей да вечный шепот ветра на заднем плане, легкий шелест и хруст, с которыми он проскальзывал сквозь серебряную сухую листву тамарисков. Другие кустарники цеплялись за камни и стояли недвижно: карликовые деревья, крепкие, словно кости, нередко вооруженные длинными колючками.