– Мик позвонил дяде Глебу, он скоро будет, – сообщила Лариса и обратилась к лицам в штатском. – Вы поступаете неправильно, Лавре незачем убивать нашу бабушку. На это способен лишь Камаев, у него корыстный интерес – наследство. Инга отписала всё на него, понимаете?..
Гербер приходилось лишь молча наблюдать, как её пытаются защитить от нелепого подозрения.
– Так, расступитесь! – потребовал пожилой капитан, оттащив бравых внуков обратно в коридор. – Кого забирать, мы уж сами решим.
– А девушка ваша не такая уж и простая, как хочет казаться на первый взгляд, – злобно прошипел следователь и тут же нацепил на хрупкие запястья Лавры холодные наручники. – Поднимайся, прокатимся до отдела.
Сопротивляться она не посмела, прекрасно осознавая, что произошло банальное недоразумение. Просто хитрый Ринат воспользовался ситуацией и обвинил её в собственном злодеянии.
За стеной раздавались щелчки фотоаппарата, шелестели пакеты и стучали инструменты. Специалисты тщательным образом обследовали кухню, разыскивая улики. Окна во всей квартире, судя по сквозняку, открыли из-за газа. Лавру вывели в коридор, а оттуда сопроводили к выходу. В подъезде уже собрались любопытные соседи, встревоженные утренним шумом. Несмотря на то, что их грубо отпихивали стражи порядка, они преданно оставались на посту, чтобы узнать все подробности. А уж появление девицы, облачённой в грязную ночнушку да ещё с кровавой полосой на животе, привело их в полнейший восторг. Тут же посыпались упрёки:
– Прошмандовка, смотри ж те, чего учудила!..
– Это она, та самая маньячка, я её во дворе нашем видела ночью!!
– Небось, наркоманка, вона и глазёнки красные, и трясётся вся!
– Конечно, попробуй так запросто человека убей!..
– Ох и молодёжь нынче, всех нас скоро, как собак бродячих, перережут…
На улице Лавра заметила полуголого Камаева, которому точно так же не дали одеться во что-нибудь более тёплое. Он оскалился при её появлении, но его быстро затолкали в милицейскую машину. Двор был заполнен автомобилями и снующими людьми. Часть из них составляли зеваки, привлечённые мигалками и сиренами.
Отъезд был поспешным. «Волга», в которую усадили Лавру, вылетела на площадь перед Большим Концертным Залом, где уже намечалась первая утренняя пробка, а дальше за тонированным стеклом замелькали первые этажи соседних с дорогой зданий. Словом, всё случилось настолько быстро, что Лавра даже удивилась, когда её завели в тёмное помещение РУВД.
Две крупные женщины в форме в течение следующего получаса подробно изучали привезённую девушку. Ночную рубашку её заставили снять и отдать. Также у Лавры забрали нижнее бельё, и несколько минут она стояла абсолютно голая. Это было очень унизительно. Милицейские дамы прямо в таком виде сняли с неё отпечатки и лишь затем выдали застиранный чёрный халат взамен изъятой одежды. Непонятным осталось и то, что они срезали у неё по пряди волос со всех сторон головы, провели чистку под ногтями рук и ног, оклеили руки липкой лентой и чуть не содрали с них нежную кожу. После этого тыльную сторону ладони осветили ультрафиолетом и отправили в камеру, но в одиночную.
Впрочем, остаться наедине со своими мрачными мыслями Лавра не успела. К ней очень скоро явился уже знакомый следователь с предложением сознаться в убийстве и излить ему свою грешную душу. Он составил второй протокол, заверил, что в ближайшее время её участь будет решена, и удалился восвояси.
Лишь сейчас девушка поняла, в какой кошмар её угораздило попасть. Такое даже представить страшно: она задержана за убийство, и не кого-нибудь, а Марининой бабушки! Успокаивало другое – не она одна вызвала сомнение у следствия. Тем более есть топор, на котором в любом случае остались чьи-то отпечатки. И она была больше чем уверена, что принадлежат они Камаеву. Мерзавец, как он мог свалить на неё вину!
Камера оказалась узкой, и скоро здесь стало очень душно. Стены были грязными, на них пестрели похабные надписи и изредка пробегали какие-то насекомые. Маленькое окошечко почти у самого потолка скрывали толстые решётки.
От всего этого Лавра расплакалась. На душе стало так противно и гадко. К тому же шрам на животе не переставал болеть. Гербер осторожно распахнула халат и проверила рану. Так и есть, во сне она ударилась обо что-то, и теперь шрам напоминает о себе. Хотя, может, её намеренно ударили… Ринат, к примеру. Где гарантии, что это не он отнёс крепко спящую девушку на улицу, подстроив весь этот ночной кошмар? Ведь кого-то же она видела во сне, помимо враждебной Аиды. И этот неизвестный человек вынес с кухни окровавленный топорик. Получается, в сонном состоянии Лавра столкнулась в прихожей с убийцей? Он сбил её, видимо, тогда и задев больное место. А потом вдруг возникла вода…
Лавра потрясла голову, приводя мысли хоть в какой-то порядок. Необходимо поделиться этими подозрениями с близким человеком, хотя бы с Мариной или с Глебом Валентиновичем, или даже с его супругой. С кем-нибудь, пока воспоминания свежи в её голове. Всё так и пронеслось перед глазами: чудесный Петербург с изящными площадями и дворцами, мрачный Греческий проспект, квартира Инги Михайловны, её язвительные замечания по поводу очередной «приживалы» в семье своего сына, застолье, мытьё посуды на кухне, перебранка с пенсионеркой, бессонница и подслушивание чужого разговора… И голос, отчаянный, надрывающийся, лишённый всякой надежды, который просил: «Лавра, убери топор… Не надо, я же для тебя, для тебя!»
Да, это кричала бабушка Холодовых, кричала тому, кто стоял перед ней с занесённым топориком, тому, кто оборвал её жизнь, и тому, кто столкнулся с Лаврой в коридоре.
– Гербер, готовься на выход! – вдруг гаркнул чей-то низкий голос, и на двери заскрипели плотные запоры.
– На выход? – переспросила она, утирая лицо от остатков слёз.
– Да, наши решили, что это не ты топором бабульку пришила. – Проход в камеру приоткрылся, и внутрь протянулась могучая рука одной из тех милицейских дамочек, что отняли у неё одежду и подвергли неприятным процедурам. – Там за тобой приехали, ждут в приёмной. Пошли, переоденешься там.
Лавра не верила в столь скорое освобождение. Впрочем, иного развития событий просто не могло быть, особенно после того, как она поведала следователю о странном разговоре между Ринатом и Ингой, который потом перетёк в ссору. Она невиновна, невиновна, невиновна! Только бы побыстрее покинуть это убогое место!..
В пустынной приёмной стоял Глеб Валентинович. Рядом с ним лежала прижатая к стене сумка, из которой торчали рукава Лавриной бежевой кофточки. Увидев знакомое лицо, Гербер не удержалась и обняла мужчину, будто бы вместо него обнимала родного отца. Она не отпускала его на протяжении минуты, а из глаз полилась новая порция слёз.
– Всё, всё, одевайся, – успокаивающе похлопал её по спине расстроенный Глеб Валентинович и вышел к дежурному, который просил расписаться в каких-то документах.
Обводный Канал при свете солнца поблёскивал мутными водами. Сегодня вдоль него двигался плотный поток машин, но пробок пока не наблюдалось. Поэтому автомобиль Глеба Валентиновича ехал без остановок, направляясь домой. Правда, вскоре хмурый господин Холодов свернул на другую улицу и направился вверх к мраморному памятнику. Здесь его внедорожник притормозил, развернулся на небольшой площадке и уткнулся в тротуар прямо перед оранжевой вывеской «HOT FOOD». Глеб Валентинович открыл бардачок, для чего-то вытащил оттуда скрытый в кобуре пистолет, осмотрел его и вернул на место.