– Ты ведь знаешь, что такое простые числа? – спросила она, и он напряг память, чтобы воскресить школьные знания.
– Числа, которые делятся только на себя и единицу.
– Верно. Разность – это когда вычитаешь одно число из другого. Максимальная разность – это самый большой промежуток между такими числами.
– Как семь минус три, скажем?
– Да, но я работаю с гораздо большими числами – и мне еще нужно доказать, что они простые.
– И какие у тебя есть выводы?
Линдсей покачала головой:
– Пока никаких. Я собираю материал. Когда его будет достаточно, начну искать параллели.
– Какие?
– Например, повторяющиеся промежутки между числами.
– И что тебе это даст? – спросил Антониос. – Зачем вообще это нужно?
Она рассмеялась легким, воздушным смехом и укоризненно посмотрела на него.
– Знаю – в твоем понимании это абсолютно бессмысленно.
– Нет, не так, но я должен признать, что, как предприниматель, предпочитаю находить практическое применение всему.
– Понимаю.
– Так что тебе могут рассказать эти закономерности?
– Ну… – Она побарабанила пальцами по клавиатуре и слегка нахмурилась. – Может быть, и ничего, а может, многое. Вот это и нравится мне в теории чисел: чем больше физики и математики занимаются ею, тем яснее становится, что многое еще непонятно. Но это исследование внесет крохотную толику в мир познания – наш мир определяется числами, и для меня в этом есть красота и магия.
Линдсей победно улыбнулась.
– Определяется числами? – повторил он. – Что ты имеешь в виду?
– Ну, например, цикады.
– Цикады?
– Ну да, знаешь, они похожи на кузнечиков.
Глаза Линдсей засияли.
– А что, между цикадами и простыми числами есть какая-то связь?
– На востоке США они появляются через определенные промежутки лет, и каждое такое число – простое. Например, в Теннесси цикады имеют цикл жизни в тринадцать лет. В других местах они появляются через каждые семнадцать лет.
– Думаешь, для этого есть какая-то причина? – спросил Антониос недоверчиво.
– Наука не раз доказывала, что в природе нет случайностей. Так, например, те же цикады просто избегают своих естественных хищников – их цикл жизни не совпадает с циклом жизни лягушек.
– Откуда им это знать?
Она пожала плечами:
– Да они и не сами строят свою жизнь, это просто результат естественного отбора. Но мне это интересно. Почему цикады приспособились, а другие насекомые – нет?
– Может, они умнее других.
В глазах Линдсей снова зажглись искорки.
– Может.
– Удивительно, – произнес Антониос вполне искренне. – А каким может быть практическое применение твоей работы?
– Пока не знаю. Но учитывая развитие технологий и квантовой физики, применение может быть найдено. Понимание соотношений между числами может в конечном счете стать ключом к пониманию устройства вселенной.
На губах ее заиграла озорная улыбка, и Антониос усмехнулся:
– Ах, вот ты как думаешь.
– Вообще, да. Но тебе это может показаться странным.
– Не спорю.
Линдсей засмеялась и закрыла ноутбук.
– Думаю, на сегодня хватит.
– Отлично, – сказал Антониос. – Я как раз думал, что мы можем прогуляться.
Она удивленно приподняла брови, вглядываясь в его лицо. Наверное, не могла понять, с чего это он такой дружелюбный сегодня. Еще бы – он так долго злился на нее.
– Хорошо, – ответила она.
– Тебе стоит воспользоваться солнцезащитным кремом и взять шляпу.
– А куда мы направляемся?
– В оливковые рощи.
Еще ребенком Антониос любил эти рощи, простиравшиеся до самого горизонта, любил изогнутые, узловатые ветви деревьев, пикантный аромат созревающих плодов, мягкую почву под ногами и жаркое солнце в зените над головой. А больше всего ему нравилось ходить туда с отцом, когда тот показывал ему разные виды деревьев и цветов. Во время таких прогулок он чувствовал себя важным и значимым для отца.
Но потом все изменилось.
Пройдя мимо комплекса зданий, составляющих поместье семьи Маракайос, – главную виллу, домик Леонидаса, жилье для прислуги, главный офис, – а потом приблизились к железным воротам с причудливыми завитушками и надписью «Маракайос» на английском и греческом языках. Антониос открыл створку и пропустил Линдсей вперед.
– Как вышло, что твоя семья начала заниматься производством оливкового масла? – спросила Линдсей.
– Это была инициатива отца, – ответил он, и в голосе его послышались одновременно гордость и горечь. – Он начинал с нуля, – продолжал Антониос. – Мой дед жил в Афинах и работал мусорщиком. Но у отца были другие представления насчет своего будущего – он был весьма амбициозен и еще очень любил землю. Каким-то невероятным образом ему удалось купить участок, а спустя несколько лет – расширить его. Он решил выращивать оливковые деревья и продавать масло, потому что почувствовал, что на него всегда будет спрос.
– И стал успешным.
– Да, но не сразу. Производство оливкового масла – дорогостоящий бизнес. Также важны эффективные технологии. Так что сначала отцу пришлось несладко, но в итоге он сумел купить еще земли и посадить больше деревьев.
– И ты унаследовал его дело.
– Да.
Антониос весь сжался, вспоминая прошлое. Он поклялся никому не рассказывать о том, что испытал, когда империя Маракайос зашаталась на его глазах: у хозяина поместья случился сердечный приступ, и старшего сына срочно вызвали домой. Он не расскажет и сейчас, будет защищать память отца, хотя это и достается дорогой ценой. Иногда ему кажется, что он продал свою душу, чтобы спасти отцовскую. Он тогда вернулся из Афин, где недавно начал работать по настоянию отца. Тот не хотел рассказывать сыну, как ужасно идут дела. Тогда Антониос этого не знал и считал, что отец просто его недолюбливает.
– О чем ты думаешь? – спросила жена, и он посмотрел на нее.
– Так, ничего особенного.
– Ты нахмурился.
Он пожал плечами:
– Просто думаю обо всем, что еще предстоит сделать.
– Наверное, сложно было выкроить время, чтобы отправиться в Нью-Йорк.
– Но это было необходимо.
Линдсей не ответила, и какое-то время они молча шли под палящим солнцем. Воздух был прохладным и свежим, и аромат цветов оливы доносился до них всякий раз, когда они наступали на упавший бутон.