– О, Линдсей, где ты была? А Антонио с тобой? Ава его искала.
– Мы ненадолго уезжали, – ответила она. – Все в порядке?
– Парфенопа весь день привязана к Тимону, – объяснила Ксанте. – А Ава решила, что ей срочно нужно обновить гардероб.
Она закатила глаза при этих словах.
– Что с Тимоном?
– Просто легкая простуда, – небрежно бросила Ксанте. – Но Парфенопа должна была решить все вопросы с поставщиками еды, разместить их и так далее. Я тут занимаюсь украшениями.
– Я могу помочь, – предложила Линдсей, и на лице Ксанте появилась тень сомнения. – Что мне делать?
Она постаралась задать этот вопрос храбро, выпрямив спину.
– Ну… – Ксанте замялась. – Мария занимается ими на кухне, но она нервничает, потому что собиралась готовить сама. Мама сказала «нет», это слишком тяжело, ведь Мария уже не так молода, как раньше.
– Понимаю, – ответила Линдсей. – Так мне поговорить с Марией?
Ксанте облегченно кивнула:
– Да, и покажи поставщикам, что делать.
Она вернулась к столу, который украшала огромными шелковыми бантами, и тут же погрузилась в работу.
– Как думаешь, справишься? – бросила она через плечо.
– Да, конечно, – храбро солгала Линдсей.
Она ведь не знает даже, где кухня.
Поглядев пару секунд на Ксанте, возившуюся с бантами, она повернулась и неуверенно направилась на поиски кухни. Наконец кто-то из слуг указал ей на огромную, залитую светом комнату вдали.
Поставщики вносили огромные подносы закусок, накрытые пленкой, и мрачная, насупленная Мария наблюдала за ними. Линдсей помнила домработницу в лицо – в тот самый первый ужасный день их представили друг другу, но они ни разу не разговаривали.
Глубоко вздохнув, она подошла к женщине.
– Ґετα σας [3] , Мария, – произнесла она дружелюбно. – Все в порядке?
Та пространно поглядела на нее, и Линдсей поняла, что Мария не говорит по-английски. А она сама знает всего несколько слов на греческом.
Указав на поставщиков еды, Линдсей вопросительно произнесла:
– Πὡς Πάει?
Это должно было означать «как дела», кажется.
В ответ Мария разразилась тирадой на греческом, которую Линдсей и не надеялась понять. Однако что-то она все же уловила, и ей показалось, что женщина расстроена тем, что на ее кухне хозяйничают непрошеные гости. Успокаивающе что-то говоря, девушка подвела домработницу к столу, стоящему в нише, и принялась внимательно слушать ее, хотя не понимала ни слова.
Через пятнадцать минут терпение ее иссякло, и, отчаянно жестикулируя, Линдсей предложила присмотреть за закусками. Поставщики будут рады, если Мария хоть ненадолго перестанет глядеть на них волком, а та будет думать, что с ней советуются. Через двадцать минут все наладилось, и Линдсей почувствовала невероятную гордость за себя оттого, что справилась с задачей. Улыбаясь, она направилась в холл, но остановилась, увидев Антониоса с лицом, искаженным от злобы.
– Все в порядке?
Муж бросил взгляд на нее, и лицо его вновь стало спокойным – ей показалось, что он усилием воли заставил себя не думать о проблемах.
– Прекрасно. Как там дела на кухне? Ксанте сделала мне строгий выговор.
– Там все отлично. Я только разговаривала с Марией.
– Неужели? – удивленно спросил муж.
Линдсей победно улыбнулась:
– Я не знала, что она не говорит по-английски, но мы справились.
– Очень приятно это слышать.
– Пойдем назад к себе? – спросила Линдсей, и Антониос кивнул.
Сейчас явственно было очевидно, что он напряжен, и она протянула руки к его лицу.
– Ты уверен, что все в порядке? – тихо переспросила она.
Антониос на миг закрыл глаза, будто желая получить силу от ее ласкового прикосновения.
– Все отлично, – произнес он, но Линдсей не поверила ему.
Следуя за мужем к выходу, она задавалась вопросом, сможет ли Антониос быть с ней таким же честным, как и она?
Антониос стоял в гостиной у стены и наблюдал за людьми: гости разговаривали друг с другом, официанты разносили закуски. Его мать сидела в центре комнаты, и вид у нее был усталый, но счастливый. Сегодня ее окружали родные, любимые, друзья и соседи, приглашенные на ее именины.
В противоположном углу комнаты стояла Линдсей, такая бледная и очаровательная, и беседовала с гостем, чарующе улыбаясь. Антониос внезапно понял, что она самая красивая и элегантная женщина из всех присутствующих.
Когда они собирались на прием, он предупредил жену, что не обязательно ей быть постоянно в центре внимания: если захочет, она может уйти. Но Линдсей не могла не привлекать к себе взгляды: она была его женой, и она была прекрасна. Конечно, люди хотели с ней познакомиться и поговорить, а у Антониоса тоже были свои обязанности как у хозяина, и он не мог постоянно находиться рядом, как бы ему этого ни хотелось.
Однако, улыбнулся он про себя, Линдсей вовсе не нуждалась сейчас в его защите. Она была средоточием внимания, непринужденно болтала с гостями, улыбалась и смеялась. Гордость и любовь затопили его. Она была именно такой женой, о которой он мечтал, – его соратницей.
Внезапно Антониос сощурился, увидев брата, подходящего к Линдсей. Он так и не согласился представить Лео доступ к финансовой информации. Однако мысль о возможности рассказать брату правду и поделиться своим секретом, не давала ему покоя. Но этого делать было нельзя, ведь секрет не его, и он обещал, что никому не скажет. Если он не сдержит своей клятвы, что он за мужчина?
Наблюдая за братом, Антониос подумал, что тот уж слишком настойчиво ее о чем-то выспрашивает. Гнев и раздражение вполне могли затмить Лео рассудок. Линдсей нахмурилась, и Антониос тут же ощутил, как в нем ожил защитный инстинкт. Не хватало только, чтобы этот дурачок начал изливать на нее свои горести. Упрямо сжав губы, он устремился к брату.
Линдсей старалась говорить с Лео дружелюбно и приветливо, но чем дальше – тем сложнее было не замечать нарастающее раздражение в голосе ее собеседника.
«Ты счастлива, вернувшись сюда?», «Наверное, голова кругом идет от романтики?», «У вас с Антониосом, я полагаю, есть все, что пожелаете?».
Вопросы эти были странными, и Линдсей не могла понять, почувствовал ли Лео, что у них с его братом не все гладко или просто завидует старшему, его везению и положению в компании? Ясно было лишь одно: он отчего-то зол на Антониоса.
– Все в порядке? – спросил муж, подходя к ним.