Она наклонилась немного вперед, чтобы зажечь свечи, и глаза ее наполнились слезами. Она уже давно отвыкла говорить Ксандеру о своих чувствах, это произошло еще до смерти Паркера. Она была так поглощена своей работой, учебой, ремонтом в новом доме, а потом беременностью и, наконец, ребенком. Она по-прежнему любила мужа, но говорить ему об этом перестала.
– Прости, папа, – прошептала она, задувая огонек спички. – Я подвела тебя, но я больше так не буду. На этот раз я все сделаю правильно. Я обещаю.
Когда они легли спать, она прижалась к спине мужа и прошептала во тьму:
– Я люблю тебя.
Он пробормотал что-то невнятно в полусне, должно быть, те же слова. И этого было достаточно… пока.
К утру дождь перестал. После завтрака Оливия предложила прогуляться до пляжа. Ксандер уже довольно твердо стоял на ногах, силы его прибавлялись с каждым днем, координация движений почти восстановилась, так что она была уверена в том, что прогулка по мягкому песку не окажется слишком утомительной для него.
– Ты готов? – спросила она, направляясь к двери.
– Как никогда, – ответил он. – Замечательно куда-то выбраться. Дома хорошо, конечно, но боюсь, скоро у меня начнется клаустрофобия.
Оливия понимала его. Их жизнь сейчас была очень замкнутой. Каждую неделю она связывалась с начальником мужа и говорила, что Ксандер пока не в состоянии принимать посетителей и отвечать на звонки, и коллеги не пытались связаться с ним по телефону. А поскольку водить машину ему было явно рано, он оказался привязанным к дому и ограничен в общении. Что, конечно, облегчало ей задачу изображать нормальный брак.
Хотя… было ли это притворством? Каждую ночь они спали обнявшись, а днем работали бок о бок в коттедже в те часы, когда Ксандер не занимался лечебной физкультурой. Она знала, что такая идиллия не может длиться вечно. Реальность рано или поздно должна войти в их дом. Оливия понимала, что откровенный разговор с мужем нельзя откладывать надолго. Нужно найти какой-то способ рассказать ему всю правду, не ранив его горькими воспоминаниями и не причинив слишком сильной боли.
Дул прохладный ветер, так что на пляже почти не было людей, лишь самые отважные, вроде них, в ветровках, гуляли, наслаждаясь свежим воздухом.
– Я уже забыл, как здорово побывать на пляже, – сказал Ксандер, – я скучаю по тем дням, когда я мог бегать здесь.
Они шли медленно, рука об руку, и Ксандер с грустью посмотрел вслед мужчине, который пробежал мимо них. Рядом с ним, высунув язык, бежал пес.
– Скоро ты тоже сможешь бегать, обязательно, – произнесла Оливия, сжав его руку.
– Нам нужно завести собаку, – ответил Ксандер, провожая бегуна глазами. – А кстати, по-моему, она у нас была.
Холодок пробежал по спине Оливии, и озорной ветер, рвавший ее волосы, был тут вовсе ни при чем. Вот тот момент, которого она так боялась, – нужно сказать ему правду или хотя бы ее часть о тех годах, которые он позабыл.
Набрав в легкие воздуха, она сказала:
– Да, у нас была собака.
– Его звали Бозо?
– Ты был не в восторге от этого имени, но кличку ему дали в приюте, откуда мы его взяли.
Красивое лицо Ксандера осветилось улыбкой, в глазах блеснул огонек удовлетворения.
– Я его помню. Что случилось? Он ведь был молодым псом, не так ли?
О да, он был всего на год старше их сына, когда их обоих сбил лихач на машине.
– Да, я принесла его щенком. Ему было четыре года, когда он умер.
– Нам нужно завести новую собаку. Для меня это будет полезно, так я смогу выходить на регулярные прогулки и ты тоже, – произнес он, подмигивая жене и теснее прижимая ее к себе. – Я ведь тебя знаю – работая над картинами, ты забываешь обо всем вокруг, так ведь? Ты не щадишь себя.
Оливия ощутила ком в горле. В тот день, когда Паркер погиб, она работала и отослала его из мастерской, потому что сын, играя, отвлекал ее. Если бы она позволила ему остаться, ее мальчик сегодня был бы жив.
Ей пришлось пройти нелегкий путь, чтобы перестать чувствовать себя виноватой. Хотя она сомневалась, сможет ли окончательно перестать винить себя. Умом она понимала, что трагедия стала результатом случайных событий, но не переставала размышлять о том, как все могло бы обернуться, поведи она себя иначе.
– Кстати, о необходимости щадить себя. Как ты? Не устал? Может, пойдем домой?
Легче было перевести тему на мужа, чем думать о себе.
Ксандер согласился вернуться, и Оливия встревожилась. Сдаваться было не в его стиле. Когда они вернулись, Ксандер прилег на веранде, а она отправилась за кофе. Вернувшись, она нашла мужа спящим. «Слишком устал на пляже», – подумала она, усаживаясь за стол и наблюдая за ним. Он по-прежнему был бледным, но лицо немного округлилось с тех пор, как он вернулся домой из больницы, и плечи налились силой.
Он постепенно набирал вес и приходил в форму, но все же ему предстоял долгий путь. Оливия никогда не переставала изумляться способности человеческого тела к исцелению. Но как работает сознание, было для нее загадкой. Сколько у нее еще времени до того, как муж все вспомнит? Мысли эти не давали ей покоя.
Когда Оливия проснулась, за окном едва забрезжил рассвет. Она тут же поняла: что-то было не так. Протянув руку, она ощупала пустую кровать, в полумраке смутно различила очертания открытой двери. Быстро встав с постели, она выбежала из спальни. Откуда-то доносился голос Ксандера, он что-то бормотал – снова и снова.
Где же он? Следуя за звуком его голоса, с колотящимся сердцем, Оливия вдруг поняла, что муж был в спальне, принадлежавшей раньше Паркеру. Что привело его сюда? Она встала на пороге, размышляя, что делать. Затем осторожно вошла в комнату.
– Ксандер? – произнесла она тихо, положив руку на его плечо.
Он что-то пробормотал, и ей пришлось напрячь слух, чтобы разобрать слова; когда ей это удалось, кровь застыла в ее жилах.
– Что-то не так. Чего-то не хватает, – бормотал он.
Глаза его были открыты, но Оливия поняла, что он словно спит наяву.
– Все в порядке, Ксандер. Возвращайся в постель, – мягко, но настойчиво произнесла она и повела назад, в спальню.
Наконец он уступил ей, повторяя эти слова снова и снова, но мышцы его расслабились, он пошел за Оливией и лег в кровать. Она же лежала напряженная, слушая, как он вновь засыпает неспокойным сном. Затем она еще долго лежала, глядя в темноту, прежде чем сама заснула. Теперь она точно знала, что случилось неизбежное.
Когда Ксандер был в сознании, он не вспоминал о сыне, но его подсознание работало иначе. Он чувствовал в глубине души, что что-то в их жизни не так. И Оливия вновь задала себе вопрос: сколько у нее времени до того, как он поймет, в чем дело?
Сквозь открытые двустворчатые двери, ведущие в студию, Ксандер наблюдал за женой, которая полностью ушла в работу над новой картиной. Он любил вот так смотреть на нее, когда она не видела его пристального взгляда. Так он мог видеть ее настоящей, без маски, которую она неизменно демонстрировала ему каждое утро и затем весь день.