— Откуда взялась эта сорочка? — стиснув зубы, спросил Великий князь.
— Ее принесла прачка. Она много лет стирает наследнику.
— Это она сделала? Ее подкупили? Кто?
— Нет, это не она, — тяжело вздохнул Патрикеев.
— Кто же тогда?
— Государь, может не надо тебе в это вмешиваться? Какая разница кто? Виновата прачка, она схвачена, пытана, равно как и ее мать, ворожея и ведьма. Они будут наказаны, как это у нас принято. Сам, государь ведаешь: Москва–река широка да глубока….
— Я хочу знать, кто это сделал, — грозно спросил Иван Васильевич.
Многоопытный Патрикеев сразу понял, что сейчас государь взорвется одним из тех приступов свирепого и страшного гнева, которые время от времени у него случались. Особенно в последнее время, когда он стал выпивать больше прежнего.
Наивысший воевода московский постарался говорить как можно спокойнее и почти без выражения.
— Перед тем как отдать сорочки Марье Любич, прачка посетила великую княгиню. Великая княгиня подарила ей свое старое платье. Она хотела, чтобы эта прачка стирала для нее. А пока прачка примеряла наряд, ее корзина с выстиранным бельем оставалась без присмотра. Но я не думаю, что великая княгиня могла это сделать. Я умоляю государь не обращать на нее своего гнева, возможно, она тут совершенно не при чем…
— Не при чем?? — воскликнул великий князь. — Нет — она при чем! Еще как при чем!!! Ты что — ослеп? Гусев, казна, отравленная сорочка…
— Я не вижу связи, — лукаво опустил глаза Патрикеев.
— А я вижу. И очень опасную!
Иван Васильевич подошел к своему столу, налил полную чашу водки, выпил залпом, отер губы рукавом, и тихо сказал:
— Немедленно вызови дополнительную дворцовую охрану. Повелеваю: покои сына моего и Софьи — Василия взять под стражу. Покои великой княгини тоже! С этой минуты — и он, и она — под арестом! Никого к ним не пускать, никаких посланий не принимать и не передавать. Их дальнейшую судьбу я решу позже. С ней же самой я сейчас переговорю.
Резким движением он сорвал с Патрикеева рукавицы, натянул их, взял ларец и, держа его, как держал лекарь, обеими руками впереди себя, ногой распахнул дверь с такой силой, что разлетелись по сторонам стражники с протазанами [13] .
Патрикеев бросился вслед за ним, но не в палаты великой княгини, а вызывать дополнительную охрану. Его старое сердце бешено колотилось.
Неужто, свершилось? Неужто, грекине и ее отпрыску конец настанет? «Под стражу обоих!» — такого еще никогда не было! Может, наконец, и вправду, восторжествует испокон веков царивший порядок — не бывать на престоле детям от второго брака, пока живы внуки от первого!
…Иван Васильевич в состоянии крайнего гнева шагал по кремлевским коридорам, галереям и переходам, сжимая ларец руками в рукавицах как священную реликвию.
Когда он подходил к покоям супруги, оттуда как раз выходила Береника. Она не успела даже поклониться, как Иван Васильевич плечом оттолкнул ее так сильно, что она отлетела в сторону и упала.
Великий князь ворвался в покои супруги, распахнув ногой дверь.
Софья стояла посреди палаты и удивленно повернулась, услышав испуганный возглас Береники за открывшейся дверью.
Иван Васильевич приблизился к супруге и с силой швырнул ларец к ее ногам на каменный пол.
Ларец разлетелся вдребезги, а белоснежная сорочка, вывалившись из него, едва не коснулась ног Софьи.
Софья вскрикнула и отступила.
— Боишься? — с насмешкой, но грозно спросил Великий князь. — А чего боишься? Это всего лишь ночная сорочка. Внука моего, Дмитрия. Ну–ка подними ее своими ручками, да разгляди, как следует, нет ли на ней чего интересного? Поднимай!
Софья сразу поняла, что случилось и, призвав все свое мужество, взяла себя в руки.
— Я — византийская царевна и Великая княгиня московская, а не служанка твоему внуку, чтобы возится с его сорочками! — гордо подняв голову, отчеканила она.
— Царевна? Княгиня? — яростно переспросил Иван Васильевич. — Нет! Ты уже никто. Ни–кто!! Поняла??
Он вернулся к двери и широко распахнул ее. Схватив испуганную Беренику за руку, он буквально зашвырнул ее в палату своей супруги.
В этот момент к палате приблизился отряд стражи, следом за которым семенил запыхавшийся Патрикеев.
— Все выполнено государь, — сказал он. — Княжич Василий в своей палате под стражей. — Он поднялся на цыпочки и прошептал на ухо Ивану Васильевичу, — Только что сообщили — Гусева взяли….
— А ты громко, громко, вслух доложи, — оттолкнул его Великий князь. — Тут все свои!
— Я говорю…. это… — слегка смутившись, начал Патрикеев, но вдруг его лицо налилось кровью, и он громко и отчетливо доложил, глядя, однако, не на Ивана Васильевича, а на Софью.
— Согласно твоей воле государь и воле Господа нашего, только что схвачен изменник Владимир Гусев со всеми его товарищами, такими же заговорщиками!
— Ты слышала эту новость Софья? — язвительно спросил Великий князь. — А я тебе еще одну скажу, которой ты не знаешь. В городке Вологде убиты восемь молодых заговорщиков, пытавшихся захватить мою казну и с ее помощью свергнуть меня с престола! Но — не получилось! Слышишь Софья — НЕ ПОЛУЧИЛОСЬ! Ты поняла???
Тут великий князь внезапно схватил Софью, за плечи, будто хотел поцеловать, а на самом деле, прильнув губами к ее уху, зашептал:
— Сжить со свету Дмитрия–внука хотела? А потом и меня, чтоб самой править? Ну, погоди — вот начнем сейчас пытать этого Гусева и всех, кто с ним был, и берегись Софья! Пусть хоть один покажет, что от тебя ниточка шла — тут же в монастырь пойдешь до конца дней своих, пока не сгниешь там — вот тебе на то мое слово!
Он резко оттолкнул Софью и, выходя, распорядился, указывая на Беренику.
— Только она одна может входить сюда и выходить отсюда — но каждый раз обыскивайте ее — чтоб ничего кроме еды и ночных горшков не переносила!
Он вышел, громко хлопнув массивной дверью.
Только сейчас Софья испугалась.
Она рухнула на колени перед иконостасом и стала молиться за то, чтоб у Гусева и других хватило сил выдержать все пытки и не выдать ее…
Никогда еще нить судьбы Софьи не была так тонка, как сейчас…
… Когда в дом Владимира Гусева одновременно со всех сторон ворвались стражники, князь Иван Палецкий находился в погребе.
Он спустился туда ровно минуту назад, по просьбе хозяина, чтобы принести несколько бутылок французского вина, которое Гусев покупал за большие деньги у впервые приезжающих в Москву иноземцев. Соблазнившись высокой ценой, они охотно уступали пару бутылок привезенных из Европы для личного пользования …