— Лошади ж вроде не курят трубки? — высказался юный Цуцик.

— Небось специально обученная. — Гнус не желал расставаться с идеей курящей лошади. — Обучена идти, останавливаться и курить трубку.

— Очень тихая лошадь, — заметил Обормот. — Не ржет, ничего.

— И не кашляет, — прибавил Пузан. — Должна ж кашлять, не? Раз курит трубку. Я считаю, нет там лошади. Что-то другое там. Может, маленький дракон. Как считаешь, Кдасавчик?

Но Красавчик их не слушал. Он был увлечен Рёбрышком, который весело скакал по заднему сиденью и ломился в окно.

— Ходоший песик, — ворковал Красавчик. — Пуся голодный, да? Пуся хочет косточку?

— У него есть косточка, — заметил Цуцик. — Если б он был голодный, мог бы свою лапу съесть. — Он хихикнул.

В этот момент раздался негодующий вопль. Шеридан закончил читать новости и выглянул в окно студии, выходящее на парковку.

— Эй! Вы там! Сколько можно повторять? Быстро отошли от моей машины!

— Ой, — сказал Обормот. — Пора драть когти.

И они дружно дали стрекача. Точнее, шестеро из них дали. Красавчик по-прежнему не отрывал влюбленного взора от Рёбрышка и шухера не заметил.

— Бедный маленький песик, — мурлыкал он, а Рёбрышко вне себя от восторга метался по машине. — Оставили пусечку одну? Да, оставили? Я бы тебя никогда одного не оставлял, будь ты моим. Ну, успокойся, успокойся…

Он внезапно умолк, потому что Пузан и Свинтус схватили его за руки и потащили в темноту.

Покинутый новым другом, Рёбрышко грустно заскулил. Без особой надежды он в последний раз прыгнул на стекло. И случайно наступил костлявой задней лапой на ручку двери. Раздался щелчок, и, к собачьему удивлению, тяжелая дверь распахнулась.

Свобода!

Весело тявкнув, Рёбрышко выпрыгнул из машины и припустил на поиски Красавчика.

Гоблины откатили валун в сторону и протиснулись в свою пещеру, залитую лунным светом. Места там было немного — всё из-за «всякого для машины», набросанного огромной шаткой кучей ровно посередине.

Там было одно сломанное колесо от телеги. Одна старая детская коляска. Одна тележка из супермаркета. Два голых шезлонга (без ткани, одни каркасы). Одна сгнившая садовая скамейка. Четыре сломанные табуретки. Одно мягкое кресло с торчащей из сиденья пружиной. Куча вилок. Моток садовой проволоки. Бечевка. Коробка свечей. Несколько ржавых сковородок. Одна большая банка бирюзовой краски. Один прохудившийся зонтик. Три ведра без дна. Набор кранов, горячих и холодных. Решетка от походной печки. Сломанная настольная лампа. Одна клетка для попугая. Одна большая жестяная ванна. Один гладильный каток…

Всё. Больше не могу. Остальное сами вообразите.

— Ну вот мы и дома, — сказал Гнус. — Привет, куча.

— По-моему у нас уже достаточно «всякого», нет? — спросил Цуцик. — Может, пора начать?

— Да! — ответил хор голосов. — Да! Давайте делать машину! Давайте делать машину! Давайте делать…

— Хорошо, — согласился Красавчик, хотя и без особого энтузиазма. — Давайте начнем. Пдавда, я не в фодме и мне гдустно. Не думайте, что я пдостил вас за то, что вы дазлучили меня с пёсиком. Мне так пондавился этот пёсик. Я хочу собачку.

— А представь, как тебя порадует машина? — утешал его Гнус. — Ну же. Только подумай.

— Угу, — согласился Красавчик, повеселев. Закатав рукава, он подошел к огромной горе мусора, маячившей во мгле, и плюнул на ладони. — Ты пдав, Гнус. Машина меня подадует. Чего ж мы ждем? Пдиступаем, падни! Давайте соберем машину!

Глава пятнадцатая
Песня

Вернемся в банкетный зал «У черта на куличиках». Пачкуля и Шельма вот-вот представят шабашу свою чудную новую песню.

— Я немного нервничаю, а ты? — прошептала Шельма, дрожащей рукой подкрашивая губы фиолетовой помадой. — Как я выгляжу?

— Прекрасно, — буркнула Пачкуля, не глядя. По правде сказать, ее немного мутило. Они опаздывали, потому что Шельма никак не могла решить, что надеть, — и кроме того, у них с собой было много вещей. Ну и Пачкуля применила одно из своих недоработанных заклинаний перемещения. Переместились они в два счета, только вот их животы на три минуты задерживались.

Все уже были в сборе. Воздух был пропитан предвкушением. Ничто не доставляет ведьмам такой радости, как повод покритиковать других.

— Сгораю от нетерпения, — сказала Вертихвостка Крысоловке, когда композиторши заняли свои места и суетливо разместили вокруг себя пюпитры, гитару, губную гармошку, стаканы с водой, термос, бутерброды (на всякий случай), леденцы от кашля и листы с текстом, записанным аккуратным Шельминым почерком. — Интересно, что у них вышло. Если какой-нибудь ужас, мы их зашикаем.

— Надеюсь, это приятная баллада, — сказала Мымра. — Обожаю приятные романтические баллады.

— Баллада! — фыркнула Макабра, подслушав их разговор. — Не нужны нам эти сопли. Нам нужно что-нибудь мрачное и драматичное, чтобы слова отражали истинное ведьминское бытие. Промозглые пещеры, и вересковые пустоши, и котлы с бурлящей темной жижей.

— Но такое понравится только ведьмам. Нам нужна песня, которая очарует всех, не так ли? — размышляла Чесотка. — Как называется, Пачкуля? — крикнула она.

— «Шуры-муры гоп-ца-ца», — хором сказали Пачкуля с Шельмой. Зал отреагировал вздернутыми бровями и бубнежем.

— А почему? — вежливо спросила Грымза.

— А почему нет? — сказала Пачкуля, для вида дергая струну и подкручивая колок.

— Давайте все вопросы потом, ладно? — бодро сказала Шельма. — Поверь, Грымза, мы свое дело знаем. Мы уже сто лет вместе пишем песни, правда, Пачкуля?

— О да, — сказала Пачкуля. — У нас гигантский опыт. — И ударила по струнам. Бреннннннннннннньк. — Так. Я настроила гитару.

— Тогда чего мы ждем? — сказала Чепухинда. Она сидела за роялем, скрестив руки на груди. — Прошу. Надеюсь, песня хороша. Мы хотим победить на конкурсе.

— На счет три, Шельмок, — сказала Пачкуля. — Раз, два, три!

И они запели под ужасающее Пачкулино бренькание:

Одну смешную песню

Поем всегда мы вместе.

Ни складу в ней,

Ни ладу в ней,

Могла бы быть она умней

Но если уж пристанет,

То в жизни не отстанет!

Оооооооооо…