– Яша, ты мне нужен! – сказала она, когда на другом конце сняли трубку.
– Регина? – раздался удивленный голос. – Неужели спустя столько лет и три брака я наконец оценен по достоинству?
– Яша, ты же знаешь, я всегда тебя ценила, – рассмеялась она. – Беда в том, что твои достоинства, которые так несравненны в прозекторской, не совсем годятся для семейной жизни!
– Ну-ну, – хмыкнул он, ничуть не обидевшись, – мои жены точно с тобой бы согласились! Тогда поставлю вопрос иначе: что старый, бедный еврей с кучей детей и непосильным грузом алиментов может сделать для шикарного и весьма дорогого адвоката?
Регина тихонько хихикнула: никто и никогда не назвал бы Яшу «старым» и «бедным». Яков Моисеевич Перельман славился на весь город, как самый компетентный судмедэксперт, за плечами которого сотни громких дел. Если Перельман поддерживает обвинение, выступая в суде, любой следователь может быть спокоен: ни один адвокат не сумеет опровергнуть его железных доводов! Ему недавно исполнилось сорок лет, и Регина была на юбилее, который, поправ суеверия, Перельман отпраздновал с большим размахом. Якову странным образом удавалось балансировать между адвокатским сообществом и сообществом прокурорских работников и сотрудников следственных органов, со всеми находя общий язык и ни у кого не вызывая отторжения. Он не был душкой и мог сурово отчитать любого, даже самого высокопоставленного коллегу, отлично понимая, что ему простят все за его заслуги. Тем не менее он своими преимуществами не злоупотреблял, а посему был уважаем обеими сторонами, стоящими по разные стороны барьера в зале суда. Если кто-то пытался намекнуть ему, что он слишком тяготеет к одной из этих сторон, Перельман отвечал, что они не могут быть противниками, ведь и адвокатуру, и прокурорско-судейский корпус интересует одно – соблюдение закона и справедливость, а значит, они на одной стороне. Яков Перельман являлся счастливым обладателем огромных, черных глаз, такой же черной, не тронутой сединой густой, вьющейся шевелюры, отличных зубов работы другого Перельмана, собственного старшего брата-дантиста, потрясающего чувства юмора и блестящего вкуса – качеств, которые все вкупе притягивали женщин, словно бабочек, летящих на свет яркого костра. Жены Яши были красавицами и умницами, но он был чересчур впечатлителен, когда дело касалось женского пола, и не мог, как ни старался, долго оставаться верным одной партнерше. Зато он обожал своих детей, которые платили ему взаимностью. Регина только удивлялась, как ему удается поддерживать мир и благость среди своих отпрысков, ведь они общаются и дружат между собой, хоть и рождены от разных матерей!
И именно к этому человеку, к Яше Перельману, Регина привыкла обращаться в трудной ситуации.
– Яш, мне нужна твоя экспертная оценка заключения патологоанатома по одному телу, а также твои связи. Сможешь их напрячь?
– Я заинтригован. О чем речь?
* * *
Очутившись в поселке, Регина поняла, что сама ни за что не отыщет нужный дом: номера стояли далеко не на каждом, да и те, что значились, почему-то оказались не по порядку. Наступил обеденный час, и народу на улицах не было, но все же ей удалось зацепить проходящую мимо женщину – по виду пенсионерку, выгуливавшую старого облезлого пуделька.
– Семнадцатый дом, говорите? – уточнила женщина. – Вы по поводу участка?
– Участка? – не поняла Регина.
– Ну, купить хотите? С тех пор как дом сгорел, хозяева на продажу землю выставили…
– Дом сгорел?!
Регина была в шоке: черт подери, что же такое творится!
– А как, простите, это случилось, ведь владельцы дома, насколько я понимаю, здесь не живут?
– Пожарный инспектор вроде бы сказал, что дело в проводке, – неуверенно ответила женщина. – А вы кем хозяевам приходитесь – разве они вам не рассказали, что произошло?
– Дело в том, что я незнакома с хозяевами, – честно призналась Регина. – Я знаю женщину, которая присматривала за их имуществом, когда они уезжали…
– А, вы про Оленьку? Хорошая девочка, ответственная – ума не приложу, чего это полицейские на нее накинулись – в чем она может быть виновата? Я сама-то не видела, как ее забирали, но Тимофеевна… А вы Оленьку, значит, знаете – так как, выпустили ее?
– Я здесь как раз затем, чтобы снять с нее подозрения. Для этого мне необходимо осмотреть… домовладение.
– А чего там осматривать-то? Ничего же не осталось!
– И все-таки…
– Ну, давайте я вас провожу, что ли? Мне все равно по пути.
С трудом отделавшись от пожилой дамы, которая непременно хотела знать подробности Ольгиной истории, Регина осмотрелась. Дом, когда-то, судя по описанию Захара, бывший симпатичным загородным особнячком, пусть и не из дорогих, превратился в пугающий черный скелет, зияющий пустыми окнами на три стороны. На участке находились еще две постройки – сарай и, видимо, летний туалет, – что примечательно, почти полностью сгоревшие. Интересно, как пожарный инспектор умудрился сделать вывод о неисправной проводке, притом что оба хозяйственных здания находились на приличном расстоянии друг от друга? Молодая весенняя травка между домом и постройками была девственно-зеленой, без следа повреждений огнем. Нет, братцы-кролики, это поджог: кто-то спалил все места, где можно было что-то спрятать! Значит, злоумышленники предполагали, что у Анны имелось нечто, что она могла передать Ольге, которая скрывалась в сгоревшем доме? Это те же люди, что преследовали машину таксистки, а потом убили Анну? Судя по словам соседки, пожар произошел на следующий день после того, как Ставрогин задержал Ольгу.
К счастью, Анна дала Ольге правильные инструкции – ничего не прятать там, где, скорее всего, и будут искать. Поэтому Регина направилась прямиком к большой пластиковой бочке для сбора воды, стоящей в глубине участка, у самого забора, выходящего к лесу. Воды в бочке не оказалось, а на дне ее лежал огромный камень – видимо, чтобы бочку не сдуло порывом сильного ветра, когда она пустует. Сама бочка стояла на деревянной крестовине, вкопанной в землю. Оглянувшись в поисках подходящей «лопатки», Регина подобрала сухую ветку и, опустившись на корточки, принялась копать.
* * *
Терпение Захара подходило к опасной черте: вот уже в четвертый раз съемка прерывалась из-за того, что Леонид Коровин настаивал на самостоятельном исполнении трюка с падением с крыши. Несмотря на то что парень – определенно завсегдатай спортзала, он довольно неповоротлив, а значит, акробатика ему не по зубам. Однако сам Коровин отказывался с этим смириться, желая, чтобы в титрах его записали исполнителем трюков, а позже он смог бы до конца жизни хвастаться этим «достижением». Не последнюю роль, как подозревал Захар, в его странном желании сыграло присутствие на съемочной площадке журналистов, заказанное агентом и по совместительству супругой актера. В данный момент она вместе с режиссером и продюсером пыталась в очередной раз уговорить супруга бросить дурацкую затею.
Но Захар злился не только поэтому: в конце концов процесс съемок большую часть времени – дело муторное и скучное, и те, кто никогда в них не участвовал, обычно бывают разочарованы тем, что здесь нет беспрерывного праздника жизни, как, к примеру, в театре. К такому раскладу Захар давно привык: его беспокоил разговор с Региной. Он предупредил, чтобы она не пыталась ничего предпринимать в одиночку, однако что-то в ее тоне заставило его волноваться. И чем больше проходило впустую времени, тем сильнее становилось беспокойство Захара. Успокоению не способствовало и то, что Регина не отвечала на звонки. Ну, допустим, она за рулем (хотя у нее имелась гарнитура, и она отлично знает, как ей пользоваться), но не три же часа кряду! Куда бы она ни ехала, уже давно бы добралась и перезвонила. Значит, нужно идти другим путем: надо звонить Мамочке.