Мысль о физической близости была приятна, притягательна. Но отчаянно хотелось большего. Может быть, даже впервые в жизни он жаждал единения душ, а не тел.

«Подумаю об этом позже, – решил для себя Вердж. – Может быть, когда хоть немного разберусь с проблемами».

Рина нашлась на кухне. Хозяюшка… При виде ее загадочной улыбки Мейнсу захотелось еще сильнее запахнуть халат, он даже немного растерялся.

Иномирянка ждала не с пустыми руками. Она действительно похозяйничала на кухне, не только заварив чай, но и раздобыв где-то конфет.

И такой простой жест, приглашающий к скромному угощению. Он навевал на мысли об уюте, семейственности.

Шоколад Вердж не особо любил. Точнее, совсем не любил. Но поскольку сахара и вовсе не водилось, пришлось пить чай вприкуску с конфетой. Было не особо вкусно, но терпимо. У некроманта даже успела промелькнуть мысль: с чего вдруг отец расщедрился на безумно дорогое алционское лакомство?

Странный, приторно-сладкий привкус испортил и без того не самое вкусное угощение для Верджа. Бросило в жар, стало нехорошо. Не столько от подмешанного эликсира, сколько от осознания того, что это за дрянь…

Вот интриган, удумал же!

На последних крохах воли некромант умудрился предупредить Рину. Держался, усмирял разбушевавшееся пламя в крови. Впрочем, вскоре никаких мыслей в голове и не осталось. Только одна, потому как мышка сама захлопнула за собой мышеловку. И какой кот откажется от столь любезно предоставленной добычи?

Она не отступила, неосознанно сжигая за собой последний мост.

Не было ни капли здравого смысла, ни толики сожаления. Было одно сплошное желание. Обладать, здесь и сейчас. Любить до полного изнеможения, со всей отдачей. С ним такое уже было, когда они попали под откат от заклинания. Но тогда они смогли остановиться. Точнее, Рина остановила. Сейчас же…

Она сама подалась ему навстречу.

Руки дрожали от нетерпения, но Вердж сумел крепко обнять Рину. Одной рукой он прижал ее к себе за талию, а другой придержал за затылок, чуть запрокинув ей голову. Заглянул в лицо девушке. Ее взгляд, полный огня, напора, страсти. Она так же хотела его. Без тени сомнений и смущения.

Поцелуй был страстным. Таким, что мурашки по всему телу. Таким, что прерваться невозможно было, хотя от нехватки воздуха перехватывало дыхание. Или это было от восторга, что наконец-то?

Но одного поцелуя было мало. И руки уже стягивали одежду, гладили открывшиеся участки тела. А дыхание уже перехватывало от ощущения под ладонями бархатистой, нежной кожи. И одних губ было мало. Они были сладкими, пленительными. А аромат ее тела!

Вердж, не отдавая себе отчета, зарычал. Тихо, утробно, по-животному, и тут же почувствовал, как ее руки скользнули ему под распахнутый халат. Ее ладони на его спине. Они возбуждали сильнее любого страстного шепота и заверений.

Та самая изящная шея, от вида которой ему всегда в голову лезла какая-то романтическая чушь. Что он раньше, шей не видел? Но ведь было в ней что-то особенное. Что вынуждало думать, какая же она на ощупь, на вкус.

Дорвался. Провел языком от уха до ключицы. Вдохнул сводящий с ума запах.

Вердж услышал тихий стон и расплылся в улыбке.

От нетерпения все еще слегка дрожали руки, поэтому некромант не мог справиться с застежкой на лифе Рины. Очередная странная иномирская штучка, хотя и симпатичная. У них девушки пользовались конструкциями попроще.

Сумасшествие. Одно на двоих, стоящих на кухне. Белоснежная скатерть стола и остывающий в чашках чай.

Вердж не снимал с нее одежду. Скорее срывал. Может, даже порвал что. Не важно. Ничего не было важно кроме нее. Нежной, но страстной, податливой, но своевольной. Отзывчивой и требовательной. Ее не самые умелые ласки дарили такое наслаждение, с которым не могло сравниться ничего до этого момента.

На секунду они оба замерли. Казалось, что дурман развеялся и все, что происходит между ними, – по-настоящему. Так, как и должно быть.

Впрочем, это не помешало предаваться страсти с полной отдачей. Показалось, что Рина несколько испугалась напора, опешила от такого желания Верджа. Но он был убедителен. И теперь на кухне раздавались не тихие стоны, а громкие, абсолютно не сдерживаемые крики, полные неприкрытого наслаждения.

Он дарил удовольствие, в ответ получал не меньшее. И было не просто хорошо – восхитительно, потрясающе.

Рина

Отдавала ли я себе отчет в случившемся? Не знаю. Да это было и не важно. Единственное значение имело то, что в происходящем между нами не было ни тени притворства. Не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался.

Романтики не было. Был кухонный стол, на котором я лежала грудью, и Вердж, доводящий меня до исступления раз за разом.

Его пальцы на моих бедрах. Наслаждение с оттенком боли. Я выгнулась, желая закричать от удовольствия, но из груди вырвался лишь хриплый стон, словно подтолкнувший Верджа.

Ощущение единения резкое, стремительное, наполняющее до самых краев. Ритм, дающий начало новой жизни. Кто из нас его задавал? Я подалась навстречу, словно желая еще большего. На краю сознания возникла мысль, что нет более идеального места для занятия любовью, чем этот скрипящий стол. Это было единственное, о чем я успела подумать прежде, чем волна эйфории накрыла с головой. Ощущение полной нереальности, невесомости, полета. Так, словно я стала ветром, дождем, бурным горным потоком.

Бешеный ритм, выдержать который казалось нереальным, и в то же время хотелось еще и еще.

Вердж хрипло вскрикнул, отдавая мне всего себя, без остатка. И я ощутила, что в этот миг мы с ним стали одним единым существом, бьющимся в агонии оргазма. В безумии, когда перестаешь видеть, слышать, ощущать все, кроме желания вмещать его.

Мы изошли вместе. Казалось, что произошедшее между нами длилось мгновение, в котором застыла вечность. Это была бесконечность каждого вдоха и выдоха, когда говорят не тела, а шепчут друг другу правду души.

Сейчас не было женщины и мужчины. Были двое, нашедшие недостающую часть себя. Сколько времени это продолжалось? Было ощущение, что время на миг остановило свой стремительный бег, благословив нас тишиной…

Но вот время вновь начало отсчет, и я услышала хриплое дыхание Верджа. Он вышел резко и словно замер в нерешительности, а потом, наклонившись, осторожно поцеловал меня за ухом. Жест нежный, трогательный, так резко контрастирующий с произошедшим только что безумием.

Я развернулась к нему, ложась лопатками на столешницу и улыбнулась. Руки, все еще подрагивающие от пережитого наслаждения, тело, которое словно заново начало привыкать к гравитации.

Ни для него, ни для меня этот опыт не был первым, и я отдавала себе в этом отчет. Но свершившееся между нами от этого не перестало быть менее прекрасным.