Когда закончила говорить, через плечо обернулась на Мейнса-старшего. Он стоял соляной статуей, суровый, с прямой спиной, сжатыми в тонкую нитку губами, но по его щеке катилась одинокая слеза.
– Лучше бы Дейн выстрелил в меня, лучше бы я умерла! – все же не сдержалось, вырвалось. – К черту правду, справедливость, поиск убийцы! Нельзя рисковать любимыми даже ради любви!
– Да, лучше бы тут лежала ты. – Граф согласился с первой частью моей реплики, но как-то отстраненно.
Мы оба вновь замолчали, а потом он произнес, словно не спрашивая, утверждая:
– Значит, ты действительно так сильно любишь моего сына? Любым? Даже если он останется инвалидом, прикованным к кровати, без денег и положения?
– Да пошел ты! – не сдержалась. Его сын умирает, а он пытается что-то просчитать. – В свое время мне врачи говорили, что я не смогу ходить. Но как видите – на ногах. Значит, и Вердж сможет. А деньги, чтобы просто жить… их нужно не так и много.
На эти мои слова Мейнс ответил прищуренным взглядом, а потом словно вынес вердикт:
– Всю жизнь я считал, что состояние, доставшееся от предков, собранное поколениями Мейнсов трудом, с кровью и потом – ценность. Но сейчас я готов отдать его без остатка, лишь бы он был жив. Но я понимаю, что моя жертва бессмысленна. Что ж, ему, чтобы жить, как оказывается, нужна лишь малость – это ты.
Больше, не говоря ни слова, отец развернулся и вышел.
После этого разговора было еще множество: со следователями, расспрашивавшими меня не по разу об обстоятельствах дела «Сломанных красавиц» (как впоследствии окрестили журналисты убийство Фрейнера). Приходили и Чуба с Лючинием, и Танга с Максом, друзья некроманта, которых я видела до этого лишь мельком, но Мейнс-старший больше не появлялся. Вот только когда приходила мать Верджа, я все же покидала палату. Уж ей-то мне было стыдно смотреть в глаза.
Я дежурила в палате Верджа уже больше недели, наплевав на занятия. Сон – лишь урывками, еда – чтобы не упасть в обморок от истощения. За это время в его палате, по моим ощущением, перебывала половина следственного департамента города. Законник, пришедший спустя восемь дней после операции, принес мне повестку в суд как свидетельнице. Я лишь поинтересовалась, чем все кончилось. Повестка, кстати, была на имя Марины. Значит, все-таки обнародовали наш обмен. Вот только сейчас мне точно было все равно.
Как оказалось, Дейну, несмотря на падение с такой высоты, удалось выжить и скрыться. Этому, как ни странно, я не удивилась. На то он и киллер. А вот старика Моруа, несмотря ни на что, было жаль. Когда его, пришедшего в себя после болевого шока, с гипсом на ноге посадили в камеру, он повесился в ней в ту же ночь. Следователь объяснил: старик посчитал свою внучку отомщенной и свел счеты с жизнью. Врачи и так предрекали ему не больше пары лет на этом свете, вот он и решил ускорить час рандеву с костлявой.
На девятый день Вердж впервые открыл глаза и сиплым голосом прошлепал, обращаясь в пустоту:
– Жива?
Я, сидевшая в этот момент в кресле, поджав под себя ноги, соскочила, запуталась в полах халата и весьма эффектно приземлилась носом вперед. Грохот подняла знатный, больно ударившись грудью и локтями. Не обращая на ушибы внимания, на четвереньках подползла к Верджу.
Некромант лежал и… нагло улыбался, хотя было видно, что это простое усилие мышц дается ему с трудом.
– Ты, как всегда, умеешь эффектно появиться…
– Шутишь, значит, жить будешь, – заключила я.
Так, постепенно, потекли дни выздоровления. Я убедилась в мудрости, что нет капризнее ребенка, чем больной мужчина: то бульончик он не хочет (мяса ему подавай, это с дырой в желудке-то?), то ему жарко, то скучно… Как-то зашедшая Танга, видя очередную картину «завтрак аристократа», когда я пыталась впихнуть в некроманта еще ложечку овсянки, вынесла вердикт: зато у тебя с кормлением детей проблем не будет. Даже самый привередливый кроха от каши не увернется. Некромант на это заявление засопел и попытался убрать импровизированный слюнявчик. Я же, проворковав:
– Ложечку за будущего сына, – впихнула остатки овсянки в растерявшегося от такого заявления жениха.
Я критичным взглядом осмотрела свой наряд. Юбка, однако, коротковата. Да и декольте излишне открытое. Это на гномках такой наряд смотрится как положено: целомудренно и чопорно. К тому же я не успела подогнать вещи под себя…
– Знаешь, а мне нравится, – довольным голосом протянул Вердж и тут же руками потянулся к тому, что именно ему нравится. По рукам же и получил.
– Мы опоздаем! – заметила строго.
Горестный вздох и шаг от меня.
– Вот-вот. И руки при себе держи. – Я даже пальцем пригрозила.
– Мне же от тебя придется весь день кавалеров отгонять, – еще один горестный вздох мужа.
Хотя по глазам-то его я видела, что ему весьма нравится такое мое облачение. Но, скажем так, для личного созерцания, а не всеобщего обозрения.
– Ну что я могу поделать, если у гномов принято подружкам невесты приходить именно в таком костюме?
– Ты могла заранее его подготовить, а не оставлять все на последний момент, – резонно заметил Вердж.
– Сам знаешь, мне некогда было.
– Ну-ну.
Вообще-то я действительно была сама виновата – как истинный студент отложила допуск к экзамену на последний момент. Как результат – бегала за преподавателем, чтобы досдать хвосты. Ну и намучилась с этим делом. А все моя занятость на стороне… Не зря же так некоторые преподаватели не любят, когда студенты совмещают работу и учебу.
В общем, блузку худо-бедно Вердж одобрил, правда, все-таки выудил в недрах моего шкафа какой-то шейный платок и повязал его мне так, что он прикрывал декольте.
А вот юбку все-таки пришлось искать другую. Похожую, но значительно длиннее. Правда, откуда она взялась в моем гардеробе, я в упор не помнила.
Осмотрев себя еще раз, я пришла к выводу, что муж все-таки прав – так значительно лучше. Уже хотя бы потому, что теперь не так сильно были видны дурацкие полосатые цветастые гетры. А вообще, я себе напоминала какую-то дикую смесь девушки с Октоберфеста и бешеной пчелы. Немецкая фрау – блузка, юбка с неким подобием подтяжек. Пчела – те самые гетры. Ну хотя бы не заставили бакенбарды себе организовать. Чубыся мне была бы ох как должна…
А вот Верджу его костюм чертовски шел. И кто от кого поклонников отгонять будет… Точнее, поклонниц. Хоть у гномов с изменами ой как строго, но ведь опасения все равно закрадывались…
– Не хмурься, тебе не идет, – хмыкнул Вердж и пальцем разгладил складочку между бровей.
Все-то он понимает.
С этими сборами мы чуть не опоздали на церемонию.