Наконец лабаз был построен, и Олег спустился вниз, критически разглядывая свое творение.
– Вообще-то его нужно за неделю до охоты строить, – проговорил он. – И две штуки. Так, чтобы привада между ними была. Это если ветер изменит направление. Но на второй лабаз времени нет, это первое. Второе, здесь роза ветров практически неизменна, все время дует с запада, то есть с пустоши на тебя. Зверь не должен ничего почуять. Эх, курить охота. Да, кстати. Вечером, перед засидкой, рот прополощи. А еще лучше еловой хвои пожуй. Медведь курево ого-го как чует! Зрение у него не очень, а вот нюх острый. Ботинки тоже травой натрешь. Чтобы никих запахов гуталина или сапожной мази… Проверь, чтобы на тебе не было блестяшек всяких. Я имею в виду пряжки или «молнии» с пуговицами. Они могут отсвечивать, и медведь тебя заметит.
Виктор с подозрением смотрел на шаткую конструкцию среди ветвей.
– Он сюда не полезет?
Егерь с жалостью посмотрел на мужчину, словно перед ним был непроходимый тупица.
– Ты, по ходу, сержант, про косолапых знаешь не больше, чем ребятенки из яслей. Будто окромя сказки про трех медведей и не слыхал вовсе. Взрослые бурые медведи не лазают по деревьям, разве что лончаки с пестунами.
– Какие пиз… пистуны?
– Пестуны, лопух, – фыркнул Шибаев. – До двух лет детеныш лончаком зовется. С двух до трех – пестуном. После трех годков это уже взрослый медведь.
Он отряхнул ладони.
– Давай приберемся тут. Под лабазом должна быть стерильная чистота, как на операционном столе. Если все делать по уму, то до лабаза двоим на лошади подъезжать нужно. Так раньше всегда делали. Один взбирался наверх, а второй уезжал. Чтобы, значит, след запутать. Понял?
– Это ты к чему? Что я на тебя сяду, и ты меня к дереву привезешь? – ухмыльнулся Виктор.
– На меня, сержант, как залезешь, там же и слезешь, – холодно улыбнулся в ответ егерь.
Когда вокруг осин был наведен тщательный порядок, Олег вдруг сказал:
– Медведь, конечно, на дерево не полезет. Но ему ничего не мешает ждать тебя внизу. Чуешь, сержант?
– Вполне.
– Поэтому промахнуться нельзя. Подранок может немало бед натворить. И если зверь ранен, добрать его нужно в любом случае.
– Добрать – это добить, что ли?
– Именно. Был случай, когда зять моего кореша в одиночку на медведя пошел, поспорил он с кем-то. Пальнул в зверя, ранил его слегка, а тот давай дерево трясти, где, значит, лабаз был построен. Мужик-то удержался, а вот ружье его вниз свалилось. И никого больше не было. Так подранок его два дня стерег. Дождался, когда тот задремал и сам к нему сверху свалился. И все, разорвал охотничка, что твой Тузик грелку. Такие дела, сержант.
– Ты собаку с собой возьмешь?
– Нет. Во-первых, псов обычно используют, когда медведя на берлоге берут. Во-вторых, с одной собакой на медведя не ходят. Как минимум две или три. Так что Юму оставим дома. Теперь третье, самое главное. Поскольку ты будешь наверху, помни, что зверь ниже тебя, и пуля пойдет иначе, сверху вниз, она как бы наискосок прошивает медведя. Целься чуток выше убойного места. Знаешь хоть, куда целиться, сержант?
– Мозг, сердце, – ответил Виктор.
– Верно. Если представить себе медвежью голову сбоку и провести черту от глаза к уху, то за ней и будет головной мозг. При стрельбе в лоб целься между глаз. Стреляя в угон, целиться нужно между ушей, даже чуть ниже. Чтобы попасть в сердце, стреляй сзади лопатки, в место локтевого сгиба, там у медведя обычно вытерта шерсть от ходьбы…
– Ясно.
– Не перебивай, – одернул его Шибаев. – Про спинной мозг забыл. Или хребет, один черт. Хребет проходит по середине спины медведя, туда и целься. Попадешь в шею – тоже неплохо. У зверя там основные кровяные сосуды, он быстро слабеет, и даже если уйдет, то недалеко. Попадешь в легкие – медведь тоже уйдет. Он, конечно, сдохнет рано или поздно, но дальность его ухода может быть огромной. Все остальные раны – по лапам, по животу, по жопе – бестолковы. А иногда и опасны. Попадешь в кишки – может лопнуть желчный пузырь, все мясо испоганишь.
Егерь скатал в рулон зловонные мешки из-под привады, перетянув их длинным шнурком.
– Медведь крепок на рану, сержант. Бывало, он уходил с пятью-шестью дырками в теле, некоторые из которых были смертельными. Даже с пробитым сердцем он может пройти до ста пятидесяти шагов. У него жир выполняет функцию тампона, рану как бы затыкает, поэтому смерть не так быстро приходит. И преследовать такого подранка опасно. Сколько было случаев, когда ночью охотник, не дождавшись подмоги, уходил следом за подранком, а тот, запутав следы, нападал на нетерпеливого дурака. В итоге подыхали оба. Медведь – один из немногих, кто, будучи подранком, становится партизаном. Запомни это.
Виктор снова посмотрел на лабаз. На одной из перекладин сидел громадный ворон. Сложив крылья, он пялился на мужчин, слегка склонив голову. Шибаев проследил за его взглядом, на острых скулах заиграли желваки.
– Мы будем вместе, – сказал он. – Вот только стрелять будешь ты один. Это тебе нужен медведь. Не мне. Чуешь разницу? Я просто организовываю вам встречу. Так-то.
Смолин не сразу ответил, обдумывая слова егеря.
– Наверное, это будет справедливо, – наконец произнес он.
– Ну да, – бесстрастно откликнулся Олег. – Я возьмусь за ружье только в том случае, если медведь полезет конкретно на меня. Не забывай, что это за место, сержант. Я просто так тут комара не прихлопну. Да, еще. Подмойся перед выходом. Я не шучу. Только мыло тщательно смой, с подмышек особенно. Даже я чую, что ты попахивать начал. Если погода будет безветренной, твой духан по всей опушке разнесется.
Внезапно он придвинулся к Виктору, словно желая сообщить ему некий секрет, нежелательный для посторонних ушей.
– А еще я чую страх. Понимаешь, сержант? Я даже в темноте вижу, как тебя трясет. Будто тебя на расстрел вот-вот поведут. Этот страх прямо-таки сочится из тебя, как смола из сосны, когда по ней топором вдарят.
– Я не собираюсь тебе что-то объяснять. Оставь свои домыслы при себе, – хрипло ответил Смолин, но егерь лишь усмехнулся и принялся рассуждать вслух:
– Я тащусь с тебя… Что называется, шумел камыш… Городской фраер собирается ехать бить медведя. И куда? На Вороний мыс. Он уговаривает меня, обещает мильоны, мол, хочу косолапого, и все тут! Лады, едем. Парень в первый же день находит берлогу. При этом я вижу, что он буквально в штаны ссыт от каждого, понимаешь, треснутого сучка в лесу. Ночью стонет, как издыхающий пес. Но все равно – хочу медведя. Хочу, и все. И хочется и колется, да? Это все про тебя, сержант.
Олег приблизил свое загорелое лицо вплотную к окаменевшему Виктору. Каждая щетинка егеря напоминала крошечную посеребренную иголочку, складки морщин были настолько глубокими, что, казалось, в них можно было бы впихивать монетки, и они бы не выпали. В темных глазах сквозила холодная неприязнь.