Они меня найдут и убьют! Я же видела, как они убивают, они безжалостны, мерзавцы! Только бы оказались билеты в кассе. Там, в Питере, меня никто не знает. Есть несколько знакомых, есть подруга, будет где спрятаться, будет где пересидеть весь этот ужас. Или чеченцы перестанут меня искать, или их переловят. Ведь майор обещал помочь.

Меньше всего я хочу связываться с милицией, с ФСБ, со всеми теми, кто носит оружие".

— Мне, пожалуйста, один билет до Питера, — протягивая деньги в окошечко, скороговоркой произнесла Катя.

Затем, зажав в руке билет и сдачу, она затерялась в толпе. До отхода поезда оставалось часа полтора, из которых час предстояло провести на вокзале.

"Только бы никто не спросил у меня документы.

Хорошо, что я женщина, а не мужчина, — подумала Катя, увидев, как два милиционера остановили мужчину-брюнета и потребовали предъявить документы. — В Питере будет легче, свяжусь с Малютиным, он мне какой-нибудь пропуск оформит".

Глава 9

Ночью Катя Ершова почти не спала. Во-первых, вагон попался душный, с наглухо закрытыми окнами, а во-вторых, мешал дурацкий перестук колес, от которого Катерина уже успела отвыкнуть. Последние пять лет для перемещения по миру она пользовалась исключительно самолетом или автомобилем. Но на этот раз выбирать не приходилось.

Всю дорогу ее мучили кошмары. Ей казалось, что прямо сейчас подойдет милиция и потребует предъявить документы. Раньше она никогда не задумывалась над тем, как много в ее жизни значат всяческие удостоверения личности. Их у нее всегда водилось в изобилии: и паспорт, и водительские права, и удостоверения сотрудницы многочисленных изданий.

Теперь все это осталось в Чечне. В Москве же она не нашла ни одного документа, если не считать таковым студенческий билет, замусоленный и испачканный губной помадой. Может быть, сгодился бы и он, но старая фотография, на которой была запечатлена школьница-отличница с двумя косичками, никак не вязалась с ее сегодняшним видом. Оставалось надеяться только на приглашение от Малютина. «Задержат, но чтобы выяснить личность, позвонят ему».

За дни, проведенные в чеченском плену, глаза приобрели нездоровый блеск, под ними появились темные круги, щеки ввалились, а нос катастрофически заострился.

Круги под глазами прикрыли солнцезащитные очки, синяки на запястьях от наручников спрятали длинные рукава тонкого свитера. Из-под рукавов выглядывали лишь кончики пальцев с ярко накрашенными розовым лаком ногтями. Еще одной бумагой, способной косвенно удостоверить ее личность, был англоязычный цветной журнал — «Современное фотоискусство», где Кате Ершовой был посвящен целый разворот, как «человеку года» по номинации «Женщина-фотограф в Восточной Европе». Там имелась небольшая биографическая справка, маленькая цветная фотография самой Ершовой и восемь ее работ разных лет. «Журнал, конечно, не документ, но в случае чего, если попытаются забрать, то можно воспользоваться и им, если, конечно, милиционеры сумеют прочесть мою фамилию по-английски».

Этот журнал Катя далеко не прятала, он лежал в ее сумочке, вместе с косметикой и мелкими вещами. Именно из-за него небольшую сумочку застегнуть не удалось, и журнал, блестящий, глянцевый, выглядывал почти наполовину.

* * *

Без фотоаппарата Катя чувствовала бы себя как без рук. Она сперва думала сдать фотоаппарат в камеру хранения на вокзале вместе с багажом, но это было слишком дорого. Да и вдруг увидишь что-нибудь интересное? Рука сама потянется к камере, а ее нет.

Вот в таком виде: с сумочкой через плечо, с камерой на шее, она оказалась на набережной Невы.

Самой близкой питерской подругой у Кати была журналистка Лиля. Катя позвонила ей прямо с вокзала, но встречу пришлось перенести на пару часов. Лилька, как всегда, оказалась занята.

— Где встретимся?

Катя держала в руках лист бумаги с приглашением от Малютина.

— Где ваш Малютин сидит?

— В гранитном доме на набережной.

— Мне это ни о чем не говорит. Назови нормальный ориентир.

— Казанский неподалеку.

— Там и буду тебя ждать.

Ходить по городу сил не осталось. После бессонной ночи нещадно болела голова, и женщина понимала, что никакие таблетки не помогут. Зато она знала верное средство от мигрени — пить крепкий кофе: одну чашку, две, три.., пять, пока голова не перестанет болеть.

Фотокамера привычно отягощала шею, а вид выглядывающего из сумочки журнала подогревал самоуверенность.

Катя смотрела на прохожих с легким вызовом, чувствуя собственное превосходство над ними. «Ну, — думала она, — кто из вас может похвастаться таким званием, как „человек года“, пусть и в довольно узкой номинации „Женщина-фотограф“?»

Ее немного задевало то, что проведена грань между фотографами-женщинами и мужчинами, словно это забег на длинную дистанцию или метание молота. Чтобы нажать на кнопку, сил много не требуется, главное, что происходит в голове, как картинка, виденная всеми, интерпретируется сознанием. Катя Ершова любила повторять про себя умные слова — «интерпретация», «сублимация», «экзистенциализм», но избегала их в разговоре с другими. Да, она любила чувствовать себя умнее остальных, но никогда не выпячивала свои знания перед другими.

— Мужчины! — хмыкнула она.

Мужчины захватили ее в плен и мужчины же бездарно упустили. Ей удалось бежать из плена, а мужчинам — нет.

И пусть боевики, взявшие ее в заложницы, выглядели в глазах Ершовой чуть ли не дикарями, а их пленники — людьми одного с ней уровня. Но и те, и другие мужчины упустили свой шанс, она же — женщина — свой единственный шанс обрести свободу использовала.

— Лиля, Лиля, — пробормотала Катя, — если ты в самом деле занята собственными делами, то я тебе прощу твой надменный тон и то, что ты сказала, что не можешь встретиться с ходу. Но если ты пошла на свидание с мужиком, вместо того, чтобы увидеть меня, ты мне больше не подруга.

В глаза Лилии, вслух. Катя такие слова никогда бы не произнесла. Но, оставаясь наедине с собой, она позволяла себе заочный диалог. Эта ее манера обострилась во время чеченского плена, непродолжительного, но достаточно неприятного, если взять во внимание его последствия для других заложников.

Ершова и до этого в душе считала мужчин существами низкоорганизованными. Некоторым она могла простить этот врожденный недостаток, скажем, за атлетическую фигуру, умение легко расставаться с деньгами, в конце концов, за сообразительность. Но если мужчина был глуп, жаден и отвратительно сложен, снисхождения ему ждать не приходилось.

А тут (надо же было случиться такому) именно такой образчик попался ей на дороге Благо бы просто попался, прошла бы мимо, не удостоив взглядом. Экземплярчик, надо сказать, был эталонный: низкий, толстый, обрюзгший, с огромной лысиной, которую перекрывала жидкая прядь длинных седоватых волос. Мужчина стоял на набережной и в открытую любовался Катей Ершовой. Та одарила его в ответ кривой улыбкой. Такой улыбкой она вполне могла бы одарить и бегемота в зоопарке. Мысленно плюнув ему на лысину. Катя пошла дальше.