Пока Мейла говорила, Блум смотрел на нее, как на любопытную диковинку. Как только она умолкла, он отвел взгляд в сторону.
– Пытаешься меня утешить? – как-то совершенно отстраненно поинтересовался Блум, изучая пятно на столе, оставленное разлитым когда-то давно кофе.
Лицо женщины вспыхнуло.
– А ты, как я вижу, всячески стараешься испортить со мной отношения! – голос Мейлы едва не сорвался на крик.
– Впервые вижу тебя раздраженной, – бросив быстрый взгляд на Мейлу, спокойно произнес Блум. – Ты похожа на кошку, которую собака загнала на столб.
– Я не знаю, как выглядит кошка, загнанная на столб! – резко ответила ему Мейла. .
– А я видел как-то раз в каком-то фильме, – Блум в задумчивости приложил палец к виску. – Постой, как же он назывался?..
– Блум!!!
Блум медленно поднял на женщину тяжелый взгляд.
– Какой ещё фильм, Блум? – сдавленным полушепотом произнесла Мейла. – Что с тобой происходит?
– Ты думаешь, я это знаю? – улыбнулся ей одними губами Блум. – Но, как мне кажется, я начинаю лучше понимать себя… Мне кажется, что я уже совсем близко подошел к ответу на главный вопрос. Не достает всего лишь какой-то малости…
Наклонив голову, Блум уперся лбом в сдвинутые вместе крепко сжатые кулаки.
– О чем ты говоришь, Блум? – тихо произнесла Мейла. – Я не понимаю тебя.
– Правда? – повернув голову, Блум посмотрел на женщину одним глазом, большим и круглым, как у птицы. – А мне казалось, что ничего нет проще. Что все только тем и занимаются, что ищут ответ на этот вопрос… Ты никогда не задумывалась о своем месте в мире?
– Я не понимаю… – едва слышно, одними губами произнесла Мейла и медленно повела головой из стороны в сторону.
Блуму вдруг сделалось безумно тоскливо и одиноко. Ему было искренне жаль эту красивую и одновременно несчастную женщину, сидевшую через стол от него, но при этом он понимал, что ничем не может ей помочь. Всего лишь пару дней назад он был таким же, как она, потерянным среди серых стен домов, дверей, ведущих в никуда, и прочих обманок, щедро разбросанных по всему Городу вездесущим инфором. Никому ненужный, он тщетно пытался найти понимание и поддержку.
Перемена, произошедшая с ним, была настолько спонтанной и, казалось бы, ничем не подготовленной, что Блум даже не успел заметить, когда именно это случилось. Быть может, в тот момент, когда он узнал, что инфор объявил его мертвым? Или чуть позже, после встречи с пьяным вдрызг хозяином окна, которым Блум воспользовался для того, чтобы попасть на Третий уровень? А, быть может, только что, когда Мейла сказала, что ей известно, как соединяются между собой улицы, проложенные на разных уровнях?.. Как бы там ни было, в какой-то момент в сознании, а, быть может, что и в душе Блума произошло некое необратимое изменение, в результате которого основные понятия, составляющие основу человеческого мировосприятия, в одно мгновение перевернулись. Все встало на свои места, – то, что прежде балансировало в каком-то неловком и нелепом положении, теперь уверенно держалось на ногах.
Прежде собственная жизнь казалась Блуму совершенно незначительным явлением. Смысл ей придавала только принадлежность к единому огромному организму, именуемому Городом. Он жил для Города и служил ему, как мог, в силу своих способностей. Даже война, которую он объявил инфору, поначалу представлялась ему неким деянием, совершаемым во имя Города, ради его будущего, свободного от паутины инфо-сети. И вдруг, в одно мгновение все изменилось. Блум понял, что какой-либо смысл в окружающем его пространстве имеет только его собственное «Я», наделенное колоссальными потенциальными возможностями. Только он сам является той единственной реальностью, подлинность которой никогда и ни при каких обстоятельствах не может вызвать у него сомнений. И Город, на самом-то деле, существует только потому, что в нем живет некто по имени Стили Блум, и все здесь зависит только от него одного. Он отвечает за всех и за все. В том числе, и за инфор.
Новый взгляд на мир не принес Блуму облегчения, зато придал ему уверенности, которой прежде так не хватало. Теперь он сам мог решать, как строить свою дальнейшую жизнь, вне зависимости от того, какие планы были на этот счет у инфора. И, коли уж ему действительно нужно было покинуть Город, то, в конце концов, он найдет выход, даже если придется потратить на это всю оставшуюся жизнь. Даже если выходом для него станет смерть.
Но как же трудно было объяснить все это женщине, сидевшей за столом, с головой, чуть склоненной к левому плечу и тоской, застывшей в глазах тонкой ледяной корочкой. К осмыслению собственной жизни каждый человек приходит по-своему, в отведенный для этого срок, и опыт предшественников здесь ровным счетом ничего не значит.
Понимая все это, Блум даже и не пытался, разговаривая с Мейлой, обращаться к тем новым понятиям, осмысление которых снизошло на него, подобно некоему эзотерическому откровению. Смысла в этом не было никакого, зато существовала реальная опасность того, что стена отчуждения между двумя людьми сделается абсолютно непроницаемой.
– Мне тоже трудно понять все, что с нами происходит, – не глядя на Мейлу, произнес Блум. – Постарайся просто поверить мне, Мейла… Я хочу быть искренним с тобой, но у меня не всегда это получается.
– Что же тебе мешает?
Блуму показалось, что голос Мейлы рассыпается беспорядочными звуками, подобно частой дроби просыпанного на пол сухого гороха.
Прежде чем ответить, Блум оперся ладонями о крышку стола и медленно, словно преодолевая невероятное сопротивление, поднялся на ноги. Затем он не спеша прошелся по комнате, касаясь кончиками пальцев всех предметов, какие встречались на пути, и несильно пнул носком ботинка свой верный рюкзак, брат-близнец которого остался навсегда запертым в квартире Шейлиса. Только после этого он повернулся, чтобы посмотреть в глаза женщине.
– Наверное, причина в том, что я умер, – спокойно, не расставляя акцентов, произнес он.
– Ты думаешь, это что-то объясняет? – горько – усмехнулась Мейла. – Или ты веришь инфору больше, чем самому себе?
– Я могу не верить инфору, – как бы прибывая в глубокой задумчивости, медленно произнес Блум, коснувшись при этом указательным пальцем пуговицы куртки у себя на груди. – Ты можешь не верить инфору, – рука Блума описала полукруг и палец его нацелился на Мейлу. – Но весь остальной Город верит инфору безоговорочно, – секунду рука Блума оставалась неподвижной, затем, словно потеряв опору, упала вниз. – А, значит, если инфор говорит, что я мертв, – приподняв обе руки, Блум повернул их ладонями вверх и медленно развел в стороны. – Следовательно, так оно и есть.
– Бред! – раздраженно воскликнула Мейла. – Что за бред у тебя в голове?!
– Успокойся, Мейла, – мягко улыбнулся Блум. – С моей головой все в порядке. Я вовсе не считаю себя мертвым.
– Ну, хотя бы это несколько успокаивает, – губы Мейлы изогнулись в саркастической ухмылке.