– Конечно, они. – Инна указала в телевизионный экран.
Блинок удовлетворительно кивнула головой, однако танцевать перестала.
Инна сгребла ее в охапку. Она обожала свою дочку – милую, кругломорденькую, доверчивую. Ее ничего не стоило обмануть, убедить в чем угодно. Поэтому, именно поэтому ее надо защищать, любить и баловать.
Инна целовала своего Блинка. Вспомнила при этом, как горилла ласкала своего детеныша в сухумском питомнике. Видимо, такая вот всепоглощающая, зоологическая любовь к потомству заложена природой в человека и зверя и это и есть самая подлинная и самая долгоиграющая любовь. Она не проходит никогда.
В одиннадцать часов Инна с дочкой спустились к праздничному столу.
Маша, Гарик и Дикареша уже восседали на своем месте. Как все были наряжены! Девочки сверкали, как принцессы. Гарик в черно-белом, как пингвин. На Маше что-то элегантное, но не бросающееся в глаза. Она всегда одевалась таким образом, что ее одежда не запоминалась, не затмевала саму Машу. При этом был очевиден вкус и качество.
На Инне серое шелковое платье с глубоким вырезом. Сразу был виден французский шарм и крой. Наши модельеры не обладали таким воображением.
В России модельный бизнес расцвел позже, появились свои модельеры-звезды. Но это позже. Наступал восемьдесят шестой год, и никто не предполагал, что в ближайшем будущем Союз нерушимый разрушится в одночасье, разлетится на куски.
Красивая одежда сама по себе создает праздник. Весь зал пребывал в приподнятом настроении. Все поверили, что человек создан для счастья, как птица для полета. Некоторые философы считают, правда, что человек создан для страданий и для испытаний. Но все испытания остались дома, а здесь, на отдыхе, – никаких забот, свежий воздух, море и сосны, бутылки с шампанским, пробка в потолок.
Заиграл нехитрый оркестр.
«Сейчас он меня пригласит», – подумала Инна.
Гарик поднялся из-за стола и пригласил Инну на танец.
Маша бровью не повела. Как будто так и надо.
А может быть, так и надо? Что тут особенного?
Инна поднялась. Она была вполне молодая и вполне красивая, в расцвете лет, во французском платье.
Они с Гариком присоединились к танцующим.
Гарик положил свою большую ладонь на ее спину между лопатками. Ладонь была горячая, как утюг. Не жгла, но грела.
Гарик уверенно вел в танце. Танцевал он хорошо, но не только. Чувствовался мужик.
Гарик ловко двигался, крутил Инну вправо и влево, и она крутилась, и у нее получалось.
Вернулись к столу оживленные. Выпили шампанского. Инна хватила целый фужер, как будто жаждала.
Девчонки пили клюквенный морс.
На следующий танец Гарик пригласил Машу. Это был рок-н-ролл. Гарик и Маша стали друг против друга и пустились в пляс, выделывая сложные фигуры. Танцевали слаженно, как будто долго репетировали накануне, но при этом, Инна заметила, они танцевали не вместе, а каждый сам по себе. Маша смотрела куда-то мимо Гарика. Куда? Может быть, в свои мечты, а может, в иную явь. Была не здесь, а в другом пространстве.
Гарик выделывал кренделя и получал удовольствие от ритма, от движения и от физических нагрузок. Фигура и пластика были у него отменные, и компенсировали некрасивость лица. В нем что-то было. Чувствовался жесткий диск и несомненное обаяние.
Инна пошла танцевать с Блинком. Настя прыгала, как бегемотик. К ним присоединилась Дикареша.
Дети отдавались радости так, как отдаются только дети, – всем существом до последней клеточки. Весь мир для них.
Потянулась неделя отдыха. В режим входила обязательная прогулка по морскому побережью. Вечером после ужина – кино. В один из дней Инна не пошла на прогулку. Захотелось остаться в постели и почитать. Чтение – пассивное творчество. И если Инна не работала за письменным столом, то хотя бы читала.
Депрессия иногда накрывала ее с головой, но это уже была другая депрессия. Не такая ядовитая, не так жгла. Просто отсутствие активности и желание полного покоя.
Инна на прогулку не пошла, а Настю отправила. Маша и Гарик охотно взяли Блинка, поскольку Блинок составлял компанию их Дикареше. Девочкам вдвоем было веселее, больше общих интересов, чем со взрослыми. Инна осталась одна в номере. Взяла блокнот и стала набрасывать статью на тему «Легко ли быть простым советским человеком?». Если ты никому не известный простой советский человек, попробуй попасть в хорошую больницу, поступить в хороший институт, элементарно попасть в Большой театр. Если ты простой советский человек, тебе разрешается работать за гроши, жить в блочной хрущевке, девять метров на человека, умереть раньше времени и получить место на Митинском кладбище. Там хоронили ликвидаторов Чернобыльской АЭС, ряды ранних могил выстроились как на параде. Если ты простой советский человек, тебе разрешается иметь короткую жизнь и умереть за Родину. Это сколько угодно. Это называется «патриотизм».
За окном стало бело от снежной пурги.
«Как они там гуляют…» – забеспокоилась Инна.
В этот момент дверь распахнулась и нарисовался Гарик, его лисья шапка и дубленка были запорошены снегом. Он снял шапку и тряхнул ею. Инну обдало снежной пылью. Она вопросительно смотрела на Гарика.
– Они там в кафе зашли, – торопливо сообщил он. – Придут не раньше чем через полчаса.
Он стоял возле кровати и выжидающе смотрел на Инну.
– Вы что, хотите за полчаса все успеть? – спокойно спросила Инна.
В этом вопросе таилась насмешка и презрение. Гарик распознал и первое и второе.
Обозлился и вышел.
«Идиот», – подумала Инна. Попробовала вернуться к работе, но статья не двигалась, выветрились все социальные мысли.
Надо будет написать статью «Легко ли быть одинокой женщиной в тридцать три года…».
Почему этот осетр явился к ней как к проститутке, типа: давай-давай, только быстро. Может быть, в ее облике чего-то не хватает? Или наоборот – что-то есть?
Объяснение простое: возле нее нет мужчины. Одинокая женщина – как непришитый рукав. Каждый старается этот рукав примерить: может, подойдет? Но есть еще одно объяснение. Просто Гарик – бабник. Имея прекрасную жену, он шарит глазами по сторонам. А если шарить, то обязательно высмотришь что-нибудь, что плохо лежит.
«Козел, – подумала Инна. – Все они козлы». Полигамия входит в мужскую сущность. Мужчинам надо осеменить как можно больше особей, чтобы оставить след после себя. И никакого романтизма. Романтику придумали люди, а природа глубоко равнодушна.
Инна не пошла обедать. Не захотела. Настя отправилась одна, деловито пообедала и захватила для мамы бутерброд с котлеткой, а сверху соленый огурчик. Завернула в бумажную салфетку. Инна посмотрела на сверточек, на Настю и поняла, что у нее есть друг. Не просто дочка, а верный человек со взрослой благородной душой. Значит, Инна не одинока. Нет. Не одинока.