Глядя в ночное небо, я думала, что, наверное, тысячи девушек также сидят в одиночестве и мечтают стать звездой. Но я не собиралась волноваться за них. Я мечтала сильнее всех.
Мэрилин Монро
Почему вступительному слову к роману чопорной британки с главной героиней британкой же предпослан эпиграф из юношеских воспоминаний легендарной американской киноактрисы и секс-символа, спросите вы. Ведь Лиззи ОʼБрайен, как и большинство героинь Маурин Ли, темноволосая девушка из Ливерпуля, — скорее вылитая Вивьен Ли, только глаза другого цвета. Да и «Унесенных ветром» Лиззи пересматривала не один раз…
Быть может, время, в которое жила героиня «Счастливого билета», отдалило Лиззи от ее кумира. Девочка, девятый ребенок в семье О’Брайенов, появилась на свет апрельской ночью 1931 года, и эпоха Лизы Анжелис (как и большинство актрис, она взяла псевдоним) уже не была эпохой Вивьен Ли — на кинонебосклоне взошла звезда Мэрилин Монро. А вспомните Мэрилин Монро, урожденную Норму Джин Бейкер, до ее чудесного превращения в белокурую диву… Те же каштановые локоны, что и у Лиззи, та же врожденная сексуальность, из-за которой Мэрилин впоследствии отказывали в актерском даровании. «Делай то, что у тебя лучше всего получается, будь сексуальной, больше от тебя ничего не требуется», — скандирует раздраженный киношный Лоуренс Оливье в фильме «7 дней и ночей с Мэрилин Монро», вышедшем в 2011 году… Так вот в Лиззи тоже это было. Сестра Аугуста, преподававшая математику в женской католической школе, обнаружила необычный шарм, исходивший от совсем еще маленькой девочки, и определила его как распутство. Еще бы, ведь строгая монахиня с вожделением облизывала губы, то и дело склоняясь над тетрадками Лиззи, она испытывала тайное удовольствие, поглаживая шелковистую ручку ребенка, а потом… налагала на девочку своего рода епитимью, перечеркивая даже правильно решенные задачи.
Как видите, обычно сдержанная Маурин Ли готовит для своих читателей бомбу замедленного действия: устами своей главной героини она не просто вслух, а в прямом эфире известного телешоу заговорит о насилии со стороны отца, которому Лиззи подвергалась с двенадцати лет — каждую ночь, с тех пор как у ее измученной частыми родами матери появилась отдельная от мужа спальня… Как и у Мэрилин, не раз признававшейся, что она больше всего на свете мечтает о ребенке, о собственном ребенке, у Лиззи детей не будет. Своего первенца, зачатого от отца, она убьет в собственной утробе, едва не погибнув сама. Много лет спустя ее муж, не первый и не единственный, просто подарит Лизе своего ребенка от индианки из племени чероки. Впрочем, счастье материнства — и тоже не в первый раз — ускользнет от нее. Но не станем забегать вперед.
Путь в Голливуд для Лиззи будет тернистым и болезненным. В шестнадцать лет она уйдет из дома, и поезд домчит ее… пока до Лондона. К тому времени ее отец уже получил по заслугам и отправился в ад. Что же сделало ее существование в Ливерпуле невыносимым? Что послужило той болезненной искрой, из которой зажглась ее звезда?
На «фабрике грез» Лиза Анжелис была одной из многих, не самой одаренной, не самой эффектной, и долгое время выделялась из толпы ярко разукрашенных красоток лишь тем, что не пользовалась косметикой. Кажется, ей просто выпал счастливый билет, как и тому, у кого в руках оказалась эта книга!
— Оставь ее в покое! Не смей трогать нашу маму!
Перед ним, сжав крошечные кулачки, стояла Лиззи. Ее золотисто-карие глаза пылали гневом. Толстая коса свесилась на грудь и начала расплетаться, поэтому каштановые кудри торчали в разные стороны, как нитки из дикого шелкопряда.
Том взмахнул рукой, и девочка навзничь упала на пол. Разумеется, Лиззи не могла оказать ему сопротивление и походила на беззащитный цветок со сломанным стебельком. Впрочем, ее отец не столько разозлился, сколько опешил, потому что никто из мальчишек никогда не пытался защитить свою мать. Это не было проявлением трусости — просто они знали, что она расстроится еще сильнее, если он изобьет и их.
А вот Лиззи была вне себя от ярости — причем ярости неподдельной, какой никогда не испытывал Том…
— Я тебя ненавижу, — произнесла девочка спокойным, невыразительным голосом. Ее как громом пораженная семья никогда не слышала, чтобы она говорила таким тоном. — Я тебя ненавижу и жалею, что ты не сдох в тот вечер, когда бомбой выбило дверь. Я жалею, что тебя не было дома, когда из труб вылетела сажа, и ты не задохнулся. Я хочу, чтобы ты умер!
В кухне воцарилась мертвая тишина. Китти казалось, что еще немного, и она лишится чувств. Сейчас Том наверняка убьет их всех.
Посвящается Ричарду
Апрельской ночью 1931 года в ливерпульском районе под названием Бутль стояла мертвая тишина. Выстроившиеся в строгом порядке вдоль улицы дома ленточной застройки купались в ярком и каком-то противоестественно прозрачном свете луны. Тускло блестели оконные стекла, а входные двери были надежно заперты.
Вокруг не было ни души.
Булыжная мостовая, сверкавшая, подобно ленте расплавленного свинца, между рядами домов, выглядела девственно чистой, словно по ней никогда не ступала нога человека. Повсюду царили тишина и запустение — не было ни следа шумных человеческих созданий, обитавших в этих убогих домишках с двумя комнатами наверху и двумя внизу. Родители и дети, включая новорожденных, иногда теснились в одной маленькой спальне, а бабушка или дедушка делили комнату с подростками или неженатыми либо овдовевшими детьми да осиротевшими дальними родственниками. Зачастую места все равно не хватало, и тогда они перемещались вниз, в гостиную, чтобы улечься на раскладных кроватях или мягких диванах.
Никто из этих людей даже не подозревал о ярком и потустороннем лунном свете, в котором купались их дома и улицы, но, даже знай они об этом, ничего бы не изменилось. Им было не до того: они отсыпались после тяжелого дня или готовились ко дню грядущему.
Мужчины, те, у кого была работа, вкалывали по десять часов кряду в доках или на закопченных, дурно пахнущих фабриках, где от грохота работающего оборудования у них едва не лопались барабанные перепонки, от искр слезились глаза, а едкий дым забивал легкие. Некоторые женщины работали на тех же фабриках наравне с мужчинами, но, в отличие от них, зарабатывали намного меньше.
А ведь женщинам приходилось вставать раньше всех. С первыми проблесками рассвета они спускались в холодные кухни и подносили спички к скомканной бумаге и сухому спирту, сложенному на холодной вчерашней золе, а потом осторожно подкладывали брикеты угля, пока пламя не разгоралось настолько, чтобы на нем можно было вскипятить чайник для первой за день чашки чая или подогреть воду для умывания.