– Дашка, иди и не расстраивай меня. Мне еще сценарии читать, а потом с агентами разговаривать.
– Вас, правда, пригласили сниматься во французском фильме? – восхитился Сережа. С каких это пор его интересуют успехи моей мамы.
– А что тут такого удивительного? – пожала плечами мама. – Впервой, что ли?
– Ладно, пойдем, – вздохнула я, выходя из палаты быстрее, чем ожидал Сережа. Он догнал меня уже в коридоре, и некоторое время мы шли молча, я – не разбирая дороги, он – слепо следуя за мной. Я думала о том, что сейчас может делать Андре. О том, сильно ли он разозлился из-за того, что я так исчезла? Будет ли он со мной разговаривать после того, как я дважды сбежала от него. Что, если я позвоню ему – не сейчас, через три дня, когда Сережа уедет.
– Куда ты бежишь, Дашка? – недовольный голос догнал меня, и я удивленно огляделась, пытаясь понять, где мы находимся. Гулять по Парижу было как гулять по Луне, ошибиться с дорогой было невозможно, ибо я понятия не имела, куда иду.
– Ты же хотел в Лувр, – заметила я, прикидывая, как можно попасть на Каррузель или на площадь Согласия. Сережа забежал вперед, встал передо мной и взял меня за руку.
– Я не хотел в Лувр. Я думал, что ты хочешь! – сказал он, заглядывая мне в глаза. – Ты сама не своя, Дашка. Что не так? Что-то с твоей мамой? Ты беспокоишься?
– Я…да, конечно, – кивнула я, уцепившись за удобный повод. Беспокоюсь ли я о своей матери? О, мама всегда умела побеспокоиться о себе сама.
– Пойдем в отель. Тебе нужно отдохнуть, я уверен, все будет нормально. Не волнуйся, ладно?
– Я… Сереж, я не хочу в отель, – покачала головой я.
– Все-таки в Лувр? – переспросил он, и его лицо перекосила такая уморительная гримаса боли, что я расхохоталась.
– Ладно, не Лувр, – утешила я его. А затем вдруг мне в голову пришла идея, вероломная в самой сути своей. Но, как только она появилась, я сразу поняла, что не смогу устоять перед соблазном. – У тебя доступ в Интернет есть?
– Ну, вообще-то роуминг. Дорого.
– Давай зайдем в кафе, – предложила я. Через несколько минут мы нашли «Старбакс», и я подключилась к их сети. Найти то, что я хотела, было далеко не так просто. Все, что я знала – это то, как выглядит здание. И то, что там, внутри расположен небольшой частный музей живописи. Я даже не была уверена, что я все запомнила правильно, я могла ошибиться. Я могла что-то перепутать. Андре мог не сказать мне правды, мог все это придумать. Тот дом – он мог вообще оказаться жилым. Или каким-нибудь офисным зданием, которого бы я никогда не нашла. Но когда я увидела фотографию маленького музея художников-примитивистов, я узнала здание сразу.
– Почему нам нужно переться в такую даль.
– Потому что это – очень интересная коллекция, – врала я, не краснея.
– А если они не работают? – продолжал Сережа. Я забыла посмотреть на график работы, так сильно переволновалась, когда нашла «то самое» место. Я даже не знала, работает ли музей вообще. Он мог быть закрыт на летний сезон. Он мог переехать. Для его посещения могли потребовать предварительную запись.
– Я хочу проверить, – упиралась я. Мы проехали пару остановок на метро, запутались в паре-тройке улиц, переругались из-за того, что Сережа считал, что сначала нужно было пообедать, а уж потом идти «поглощать культуру».
– Если хочешь, я пойду поглощать культуру сама, – возмутилась я, мечтая о том, чтобы голодный Сережа сказал мне «да» и убрался куда-нибудь, где подают гамбургеры. Но он остался и только бубнил что-то себе под нос о том, что пятнадцать евро за малюсенькую коллекцию какой-то, цитирую, «мазни». Он не был так уж неправ, но я была настолько счастлива, что музей работал, что не могла скрыть своих чувств. Я подошла к приличных размеров полотну, на котором в совершенно детской манере было изображено лето и какие-то поля, исчерченные, нарезанные разноцветными квадратами. Я смотрела на непропорциональные фигурки людей, лежащих на траве, и ждала, когда у меня перестанет с такой силой колотиться сердце.
– То есть тебе это прямо нравится? – спросил Сережа, подошедший из-за угла. Он за пять минут успел обежать весь зал, бросив скользящий взгляд на развешанные по стенам картины. Я могла чувствовать его разочарование. Небольшое помещение с парой десятков работ – за пятнадцать евро? Однако!
– Тут, между прочим, четыре этажа, – сказала я, и Сережа помрачнел.
– Вся эта современная живопись – ерунда, – буркнул он. – Любой так сможет.
– Не любой, – покачала головой я, медленно отходя к следующему полотну.
– За пятнадцать евро лучше бы в Лувр пошли.
– Там же толпа?! – усмехнулась я. Сережа глубоко вздохнул и поплелся за мной. Мы перешли на второй этаж, где я с методичностью, открывающей во мне новые, садистские замашки, пересмотрела каждую картину, «зависая» около каждой стенки. Я чертила в голове план двора и прилегающих улиц, отчаянно пытаясь уцепиться за свое ненадежное чувство направления. Иногда мне приходилось подойти к окну, чтобы определить, на какую часть улицы выходит тот или иной уголок, та или иная комната. И каждый раз, подходя к окну, я вздрагивала, боясь, что именно сейчас перед моими глазами появится замощенный старинным камнем двор, отгороженный от улицы высокими коваными воротами. А между вторым и третьим этажом или между третьим и четвертым – я не была уверена наверняка – я увижу большое окно с полукруглым верхом, сквозь которое будет проглядывать узкая кованая лестница.
– Тут-то ты на что смотришь? – возмутился Сережа, когда мы попали в зал с эскизами и какими-то материалами, сувенирами и рассказами о жизни художников, чьи имена не говорили мне ни о чем. Из всей выставки я не запомнила ни одной работы, кроме той, с квадратными лоскутами полей. Я думала о другом, я вспоминала вчерашнюю ночь. Ни одно из окон пока не вело во внутренний дворик, если не считать, конечно, окон на первом этаже. Но оттуда никак было не увидеть нужного мне окна напротив. На четвертом этаже, как и на предыдущих, окна внутренней стены были полностью отгорожены фальш-панелями, и мне так и не удалось найти подхода к окнам. Значит, никакого выдуманного смотрителя и быть не могло? Андре все придумал? Он знал, что окна в музее перекрыты фальш-панелями и к окнам за ними не подойти? Может быть, он не знал, не интересовался этим? Заходил ли он в этот музей, пытаясь понять, будет ли что-то видно отсюда? Хотел он знать, что никто, кроме него, не видит меня на той лестнице, в тот момент?
– Мне просто интересно, – пробормотала я, склоняясь над какими-то статьями под стеклами. Французские слова расплывались передо мной, и мне потребовалось серьезное усилие, чтобы добраться до смысла лежащей передо мной заметки. Какой-то художник по имени Луи создал свою первую коллекцию пейзажей, когда работал проводником на железной дороге. Именно виды из окон поезда легли в основу…
– Не думал, что ты такая любительница картин.
– Я любительница всего, – ответила я, выдохнув с облегчением. Похоже, никто меня в прошлый вечер не видел, и яркий свет в гостиной Андре был нужен только для того, чтобы смутить меня и выбить почву из-под моих обнаженных ног. – Пойдем?